Но отец, кажется, вполне согласен. Это ясно по его лицу, по мутному силуэту, который и виден только благодаря тусклым уличным фонарям.

– Понимаю тебя, Микаэла, – мягко говорит отец. – Так многие думают: что дурь, что метадон – разница невелика.

Он умолкает, и я не выдерживаю:

– А ты другого мнения?

Отец пожимает плечами.

– Не знаю. Не помню. Я и с метадона тоже соскочил. Но в самом начале он был мне нужен. Без него я бы до сих пор кололся.

Некоторое время мы оба молчим. Продолжаю рулить. Теперь я на широком, прямом шоссе. Никаких зигзагов, никаких поворотов. Внезапно вижу мерцающую гладь. Впереди – река, что пролегла через всю мою жизнь. Никуда от нее не денешься.

– Вправо забирай, – говорит отец. – Не то с моста сорвешься.

Но я просто жму на тормоз. Гашу фары, полосующие тьму.

– Ты у Кейси с языка не сходишь, – продолжает отец. – Ей тебя не хватает. Ей нужна семья.

– Ха!

Этот звук вырывается у меня, когда я не в своей тарелке. Когда от бессилия пытаюсь серьезную проблему сделать шуткой.

– Короче, я решил второй раз в Бенсалеме счастья попытать. А хозяйка твоя сказала, что ты там больше не живешь.

– Это по моей просьбе. Я не поняла, кто меня ищет. На другого подумала.

Резко включаю верхний свет. Достали потемки.

– Ты чего? – Отец непонимающе щурится.

Вот она, татуировка под ухом. Три буквы: «Л. О. Ф.», шрифт с завитками.

Не сразу соображаю, что это – мамины инициалы.

Отец замечает, куда я смотрю, трогает татуировку, поглаживает, трет, как место ушиба. Отворачивается.

– Ты тоскуешь по ней, да, Микаэла? Вот и я тоскую.