Мы переехали реку по мосту – как я понял, тому самому «пон», который в названии Шарантон-ле-Пон. Еще один правый поворот доставил нас на авеню вдоль другого берега Сены. Почти сразу же мы свернули налево, в лесистую местность. Петляющая дорожка привела к угрюмому трехэтажному кирпичному дому в стиле викторианской готики, со стоячим прудом во дворе. Из-за нескольких акров с одинокими деревьями округа смахивала на островок отчаяния. Я заплатил водителю то, что натикало на счетчике, и попросил не отключать его, пока не вернусь.

– Combien de temps?[207] – спросил он.

– Vingt minutes, plus ou moins[208], – пообещал я, сунув лишние двадцать пять франков, чтобы не спорить. Не хотелось застрять без транспорта в глуши.

Я двинулся по гравийной тропинке ко входу. Поскольку я пришел к повару, передняя дверь не годилась. Да и ни к чему извещать всех о своем появлении. Я прошел вдоль здания и нашел заднюю дверь с табличкой «Entrée de Service»[209]. Поблизости никто не отсвечивал, так что я подергал ручку. Обнаружив, что дверь заперта, достал из сумки отмычки и оказался внутри быстрее, чем кошки трахаются.

Я попал в маленький сырой закуток. В матовом стекле единственной другой двери брезжил тусклый свет. Через нее я перешел в чулан побольше. Открытый проход за стеллажами вел на кухню – просторное помещение с высокими клересториями. На древней черной плите дымилось несколько больших кастрюль. Сбоку стоял разделочный стол с впадиной по центру, а посреди комнаты – длинный выбеленный стол. В противоположном конце на стуле сидел мужчина и ощипывал кур. Это и должен был быть отец Гюстав.

Он сидел с засученными руками в окровавленном белом фартуке поверх типичной нелепой серой формы священников. Воротничок прятался под его подстриженной бородкой. Занятый делом, священник-вероотступник не заметил моего тихого приближения. В паре метров за его спиной я достал из поясной кобуры под кожаной курткой короткоствол. В два шага был рядом с ним и сунул 38-й ему в ухо.

– Помнишь меня? – прорычал я, повторив то же по-французски. – Джонни Фаворит?

– Oui, – сказал он. – Àu sabbat noir.

Я заметил, как дрожат его руки, и убрал пистолет от уха.

– Parlez vous anglais?[210]

– Non[211].

Я решил, что он врет, но не собирался тратить время и выбивать из него правду.

– Руки на стол, – сказал я ему по-французски, и он немедленно подчинился. В семинариях этим пидорам хорошо вдалбливают в головы послушание. Я расстегнул сумку, достал наручники «Смит-Вессон» и застегнул на ублюдке, пока тот не успел и глазом моргнуть. Он уставился на меня – его ужас был умножен толстыми линзами очков. Я достал фотографию доктора Цифера.