– Знаешь этого человека? – спросил я все с той же угрозой в голосе.

– Non.

– Как насчет этого? – Я показал снимок Эль Сифра. – Тот же самый. Ты же поклоняешься Сатане, как и я, да?

– Oui… – Священник грустно покачал головой. – Mais… Les photographes, je ne sais pas. Il est un inconnu[212].

Я убрал копии обратно в сумку. Этот тощий говнюк наверняка врал и про Цифера. На самом деле мне было плевать, потому что пришел я не за этим. В каком-то смысле даже логично, что мелкая шелупонь вроде отца Гуса никогда не встречалась с Главным во плоти.

– Ладно, – сказал я, – говори, как зовут твоего старшего.

– Je ne comprendre pas.

«Врет как дышит», – подумал я. Все-то он понял. Просто сейчас больше боялся своего шефа в церковной иерархии, чем меня. Я знал, как это исправить. Продолжая на французском, я рыкнул:

– Повторяю в последний раз – говори имя. Мне нужно имя твоего старшего.

Я добавил, что если он и дальше будет играть в молчанку, то окунется в мир боли.

Угрозы не сработали. Я понял, что придется малость повыбивать зубы, но не хотел уродовать ему рот до того, как он расколется. Оглянувшись, я заметил на столе ножницы для разделки птицы. Вспомнив, что Билл Берроуз рассказывал о своем вангоговском настроении, я схватил ножницы и взял отца-пидорка за левое запястье.

– Le nom, s’il vous plait, – прошептал я. – Ou bien… je coup votre doigt![213]

– Je ne sais pas[214], – взмолился он.

Я схватил его за руку и приложил изогнутые лезвия ножниц к верхней фаланге мизинца.

– Vite! – скомандовал я.

Голубой священник затрепетал от страха, упрямо сжал губы с такой силой, что от них отлила кровь. Я нажал на ножницы не сильнее, чем чтобы они вдавились в плоть.

– Dernier chance, – ухмыльнулся я. – Un, deux… trois![215]

Нажимая, я рассмеялся и добавил:

– Этот поросенок пошел погулять…

Ножницы сомкнулись легко, почти без усилий, и фаланга мизинчика отца Гюстава отлетела, как венская сосиска.