Пройдя прямо, я оказался в том самом большом лесопарке за лицеем Виктора Дюрюи, который и видел с крыши гаража. Ни один из студентов, что болтали и курили под деревьями, не обратил на меня внимания, когда я прошел к ряду зданий, подпиравших задний двор кардинала.

Направился я прямиком к крайнему зданию слева. Отменным сюрпризом оказалась пристройка в два раза ниже остальных зданий, отстоящая на метр и ранее прятавшаяся из виду. То, что доктор прописал. Я подтащил к боковой стене мусорную урну и с нее перебрался на крышу. Ближе к стене следующего дома в шеренге торчала пара квадратных вентиляционных коробов высотой по пояс. Я взлетел на них быстро, как Одноногий Бейтс[228], отбивающий двойной буффало. Последняя крыша оказалась на уровне моей груди. Маневр не сложнее вертикального отжимания – и вот я закинул ногу и перекатился на бок, стараясь не раздавить камеру.

Я прополз по крыше на локтях, как солдат под огнем. Зазор между зданиями вынудил ненадолго подняться и перешагнуть его. Опустившись плашмя, я добрался до противоположной стороны и увидел перед собой двор кардинала Латура.

Через монокуляр я заглянул в широкие окна дворца архиепископа. Так я мысленно окрестил его жилище. На самом деле – очередная хаза миллионера. Шторы на каждом этаже были задернуты, а я надеялся хотя бы краем глаза заметить алый балахон. Не судьба. Все инстинкты, отточенные за пятнадцать лет слежек и наружек, говорили, что в конце концов ожидание окупится. Сегодня, рано или поздно, отец Гюстав примчится с визитом к своему шефу. Я нутром чуял.

Я поймал себя на том, что убиваю время, мысленно напевая мотив «Flat Foot Floogie» Слима и Слэма и повторяя бессмысленные слоги, как мантру идиота: «флой-флой… флой-дой, флой-дой, флой-дой…» Их мелодия джайва была большим хитом в 38-м, когда я гастролировал с группой Паука. Долгими ночами в автобусе парни только ее и пели. Когда я уже вернулся из армии и госпиталя и стал Гарри Ангелом, частным детективом, дорожки дуэта давно разошлись. Я заставал их обоих по отдельности во множестве джаз-клубов, процветавших после войны на Пятьдесят второй улице и в ее округе. Работа сыщиком часто туда заводила. Я-то думал, это просто требования профессии. Оглядываясь назад, теперь я понимал, что музыка все еще у меня в крови, пульсировала в сердце, тащила назад, как приливная волна.

Я пролежал на мокрой крыше, потерявшись в музыкальных воспоминаниях, где-то еще пару часов, если не больше. Время от времени низкие серые облака местами расступались, и тогда их пронзали серебряные столбы солнечного света, как прожекторы. Словно по божественному велению, его преосвященство вышел из дома на свой двор в сопровождении пресмыкающегося падре с замотанной бинтами левой рукой.