– Мадера… коньяк fine de Champagne…[241] – бубнил Сабор, пока официант заливал по очереди спиртные напитки в соус, гревшийся над жаровней.

Как все худшие зануды, мой помпезный филолог расстарался описать то, что измученный слушатель и так уже видит.

Сомелье представил Сабору вино в плетеной корзинке, получил одобрительный кивок и с особой осторожностью откупорил бутылку. Плеснул глоток для дегустации. Янош поболтал бокалом красного под носом, сделал осторожный глоток. Глаза у него закатились, как у человека, вознесенного на крыльях любви.

– Кот-де-Нюи, – сказал он с придыханием чистейшего удовольствия. – «Романе-Конти Гран Крю», 1940-й. Ты не отведаешь бургундского лучше.

Сомелье наполнил мой хрупкий бокал, и я пережил похожую вкусовую оргию.

– Замечательно.

Венгр умел выбирать.

– В 1945 году в домене[242] выкорчевали все старые лозы. Филлоксера[243]. «Романе-Конти» не выпускали новый винтаж еще семь лет.

Сабор нудел о чудесах его любимого вина. Я отключился от разговора и сосредоточился на том, как наш официант готовит кровяной соус. Он размазал утиную печень в густеющую массу и выдавил в нее лимон. Нарезав грудку, он разлил вокруг кусочков глубокие лужицы соуса – темные, как шоколад, – и подал тарелки на стол. Рядом басбой поставил две корзинки из серебряной проволоки. Там угнездились какие-то золотые булочки.

– Ах, les magrets, – продолжал Янош, – avec pommes de terre soufflées[244].

Глядеть особо было не на что: утиное мясо прожарки «рейр», залитое густым соусом древесного оттенка. Так посмотреть – вроде бы очередной сет какой-нибудь забегаловки. Доказательство качества для меня всегда было на зубцах вилки. Canard au sang в миллион раз превзошел все мои критерии. Утиное мясо – влажное и нежное, вкус усовершенствован металлической ноткой крови в землистом соусе. Из-за столь дикой и примитивной еды в столь элегантном окружении на ум пришли каннибалы, пожирающие королевскую семью в дворцовой столовой. Сабор ел с закрытыми глазами, тихо постанывая. Я словно подслушивал у спальни.

Не считая превосходной еды и скоростного перевода с латыни, мои вложения в Сабора не окупались. Он больше узнал от меня, а не наоборот. Пока мы ели, много не наговорили – только изредка мурчал от удовольствия Янош и поддакивал я.

– Тебе понравится следующее блюдо, – сказал он, когда официант забрал наши тарелки.

Я не ответил, чувствуя себя в дураках из-за того, что так хлопотал за такие жалкие результаты.

– Что насчет Папы? – выпалил я, желая наскрести хоть какие-то сведения из сусеков ученого-гурмана. – Думаешь, тоже дьяволопоклонник?