Он боролся с самим собой, и другие эмоции прорвались наружу.

– Она стала какая-то непонятная, детектив! Отстраненная. Словно не от мира сего. Как будто забила на всё, чем была раньше.

– Она в шоке. Это вас удивляет?

– Посидев за решеткой, полагаю. Страх тюрьмы…

– Дело не только в тюрьме, мистер Шоур. Я уже вас и раньше предупреждала. Она подверглась насилию, а потом не выдержала и убила тех двоих, защищая свою собственную жизнь. Вы не подумали сказать ей, что всё понимаете? Что, может, на ее месте сделали бы то же самое?

Шоур нахмурился, и она поняла, что ничего такого он Ченнинг не говорил.

– Вы видели фотографии?

– Мне это не требуется, мистер Шоур. Я сама была там. Все на себе пережила.

– Ах да, конечно… Простите. В тот день…

– Она взяла что-нибудь с собой?

– Нет. Вроде бы нет.

– Не оставила какую-нибудь записку?

– Только открытое окно.

Элизабет изучила окно девичьей комнаты, вспоминая свою собственную комнатку в детстве – как выбиралась тогда из нее через окно, спустившись по растущему под ним дереву.

– Она совершеннолетняя, мистер Шоур. Полиция не зарегистрирует ее исчезновение, пока она не будет отсутствовать более двадцати четырех часов. Если что, это скорее могут счесть побегом из-под залога, а значит, будут приняты меры, которые вам наверняка ни к чему.

– Да мне плевать! Я просто хочу, чтобы ее нашли.

Элизабет выдержала его взгляд и поняла, что он не требует, а умоляет.

– У вас есть какие-то мысли насчет того, куда она могла податься? Друзья, подруги? Какие-то определенные места? Что-то, что она держала в секрете или не хотела, чтобы вы об этом знали?

– Честно говоря, детектив, единственный человек или вещь, которые ее, похоже, заботят, – это вы сами.

Элизабет теперь все поняла, совершенно четко.