– Обратил внимание на машину, сынок?

– Да, большая. Ты в старых машинах разбираешься лучше, чем я. Что это за модель?

– «Изотта Фраскини» 1925 года. Я ее знаю, потому что один из военных командиров разъезжал на ней, когда меня в тридцать шестом году отправили в университетский городок. Этот автомобиль – его брат-близнец, и он был в Вильяверде, как и сама эта женщина.

– И что? – Я ничего не понимал.

– Кучу лет тому назад она появилась за рулем этого автомобиля у нас в Вильяверде. Такое не забудешь. Автомобиль не умещался на склоне Фермина, и ей пришлось оставить его рядом с магазином возле дороги. Она спросила твою двоюродную бабушку, а когда та вышла, о чем-то долго с ней говорила. Твоя бабушка ни слова не сказала, когда вся деревня принялась расспрашивать ее об этой знатной сеньоре, но потом всю неделю только и разговоров было, что о машине и о женщине.

– С моей двоюродной бабушкой? Я не знал, что они были знакомы.

– Никто не знал, но, может, тебе стоило бы поговорить с ней.

«Пожалуй», – подумал я.

– А как сейчас поживает моя двоюродная бабушка, а, дед? Сходишь к ней вместе со мной? Насколько я знаю, ты всегда находил общий язык со своей золовкой.

– Обязательно схожу, сынок, – сказал дед, надевая беретку. Он явно обрадовался тому, что может мне помочь. – Посмотрим, в каком состоянии у нее сегодня голова. Она, наверное, в огороде, у нее как раз перцы созрели…

– Думаешь, она что-то вспомнит? Это было давно, – забеспокоился я.

– У нее стариковская память, как и у меня. Не помнит, что ела на завтрак, зато отлично помнит, как в тот день, когда из Витории к нам пожаловал епископ и посетил школу, чтобы познакомиться с детьми, а заодно сфотографировал всю деревню, я отправился в Лагуардию на рынок. Вот это она помнит. А в сорок седьмом году, если мне не изменяет память, твоя двоюродная бабушка проходу мне не давала, чтобы я отвез ее в Виторию на фильм про Хильду[56]. Я про это запомнил, потому что потом во всех барах Витории и Логроньо вошло в моду заказывать хильды[57] по воскресеньям в качестве аперитива после мессы. Говорят, их так назвали, потому что они были крепкие и вкусные, как тот фильм: горький перец, оливка и анчоус. А уж сколько в моей жизни было этих хильд!

Он удалялся, а я удивленно смотрел ему вслед. Это была самая длинная речь, которую дед произнес с начала года. Когда он бывал многословен, это означало, что он чему-то очень рад или чем-то взволнован. Только в этом случае дед произносил больше своих привычных семи слов.

Мы спускались по улице Сан-Андрес, самой длинной в деревне, пока не оказались на дороге, ведущей к кладбищу. Справа шел узкий дублер и виднелся огород, к которому можно было добраться через старую шаткую калитку, возможно, сохранившуюся после переезда.