— Но кто знает, откуда взялись эти слухи? За этим мог стоять твой отец. Или Джеймс. Не думаешь, что они разбежались скорее из-за того, как твой отец добывал свои деньги?

— Боже, Клири. Может, ты просто… заткнешься?

Он посмотрел на меня одновременно изумленно и обиженно.

— Извини. Я знаю, что тебе никогда не нравилось думать об этом. Как будто если ты никогда не признаешь, что это правда, то все прекратится…

— Да кто ты такой? Мой психотерапевт? Ты же так хорошо меня знаешь, после десяти-то лет разлуки! Давай ты не будешь забываться.

Улица стала казаться узкой и тесной.

От привкуса морской соли во рту меня начало тошнить.

Клири потер лоб.

— Именно это я и имею в виду. Я никогда не хотел тебя расстраивать. Или злить. Все, чего я хотел, — это помочь тебе. Я думал, если я найду тебя до того, как скажу родителям, то смогу помочь тебе со всем справиться. И так было всегда. Помнишь, что мы делали, когда тебе было страшно?

Мой мозг уже отказывался что-либо понимать. Я с трудом могла вспомнить, почему мы ведем этот разговор. Почему он смотрит на меня с этим выражением осторожной обеспокоенности.

— Музыку включал. Или давал тебе чем-нибудь руки занять. Чем-нибудь, что могло помочь. Ты брала желтый мячик из той игры, «Мышеловка», и…

Я видела прямо перед глазами, как папа поднимает тяжелую крышку кастрюли моей матери и морщит нос, нюхая содержимое. Холодная судорога прошла по туловищу, и я вновь услышала тот оглушительный металлический звук. Снова увидела, как красные линии становятся все длиннее и длиннее. Фасоль. Или мозги. Кровь пропитывает цемент.

Ветер истерично взвыл.

— Нет… — сказала я Клири. — Нет, я ничего не боялась в детстве. Я была обманщицей. Наверное, я просто играла… Изображала…

Неожиданно я поняла, что с моих волос и ресниц стекает вода. В какой-то момент нашего разговора начал идти дождь. Когда? От влажности я вся покрылась гусиной кожей и бессознательно взглянула на свое бедро в поисках темного пятна от «шоколадного соуса». Я видела, как мой отец переворачивает банку с сахаром над месивом, в которое превратилась голова моей матери. Сахар на ресницах, на шее. Сахар комковался в ее мокрых волосах. Сначала белый. Потом розовый. И красный.

Клири смотрел с нежной тоской, на лоб упал непослушный завиток.

— То есть ярмарка — это правда последнее, что ты помнишь об Ирландии?

Я снова посмотрела на скалы и чихнула два раза подряд. Тело съежилось.

Клири нервно сглотнул.