— Как насчет той церкви в Килшанни? — сказал Клири. — Твоя мама любила туда ходить, верно?

— Любила?

Клири кинул на меня косой взгляд.

— Это далеко? — спросил Оз.

Мы ехали больше часа, а потом еще долго бродили под моросящим дождем, но ни на одном из надгробных камней не было имени моей матери. Оз предложил утешительный поход в бар, но мне уже никуда не хотелось. Отправив его пить в одиночестве, я присела на облезлую скамеечку и стала смотреть на зеленые холмы и острова, где жили буревестники, от которых в детстве я была в диком восторге.

Вскоре вернулся Клири и передал мне небольшой запечатанный бумажный пакет.

— Я купил тебе парацетамола.

— Спасибо.

— Ты в порядке? У тебя сегодня было лицо, как в детстве.

— Это как?

— Я не знаю, — сказал он. Но это было не так. Казалось, он был четко уверен в том, что собирался сказать. — У тебя появлялся этот взгляд, когда мы были маленькими. Не знаю точно, как объяснить. Когда, например, наши отцы орали на телевизор во время спорта. Мой кричал: «Ну давай!», и ты прямо-таки застывала от страха. Потом твой: «Да е-мое! Бей уже!», и ты становилась будто немая. Могла потом не разговаривать весь вечер. Ты не переносила, когда люди кричали — на телевизор или друг на друга.

— Извини, что я была такая молчаливая и рассеянная у твоей мамы сегодня. Она, наверное, подумала, что я просто грубая девица.

— Нет, — сказал он. — Нет-нет. Ничего подобного. Она была рада увидеть тебя. Мы были рады. Даже не представляли, что увидим тебя снова, понимаешь? — Его глаза светились теплотой и милосердием, и почему-то это ранило меня даже сильнее, чем если бы он злился на меня.

Я уставилась на дорогу.

— Тут часто останавливаются туристические автобусы, да? — Мне хотелось, чтобы приехал один, набитый восторженными туристами с фотоаппаратами, которые наводнили бы переулок так плотно, что отпугнули бы даже заядлых карманников.

— Ну не то чтобы часто. Бывает. А еще я вспомнил тот день, когда пытался уговорить тебя рассказать кому-нибудь, что твой папа сломал твоей маме руку. Ты плакала в поле, такая напуганная. Даже не понимала, где ты находишься. Мне нужно было сказать своему папе. Я хотел, после того, как ты ушла. Но ты всегда заставляла меня давать обещания…

Я покачала головой, вспомнив голубые глаза своей матери. Один затуманенный, под полуопущенным веком. Другой — округлившийся от страха. Ее прекрасные волосы, перепачканные кровью и еще чем-то, что я решила считать вареной фасолью.

— Она сбежала с другим мужчиной. Всем в городе было об этом известно. Твоя мама сама так сказала.