– Алек? – окликнул он друга. – Ты со мной?

– Он за себя не отвечает, – отозвался вместо Алека шаман. – А ты не вправе решать за него.

– Пошел ты…

– Малодушие – худший из грехов!

– Кто ты такой, чтобы меня судить? – огрызнулся Гена. – Хочешь на мое место? А? Что молчишь? Язык проглотил?

Он раскричался, осыпая бранью индейца и беспомощного Алека, который не мог за себя постоять. Шаман презрительно щурился и молчал, чем еще больше бесил Гену.

Когда негодование парня иссякло, он с удивлением обнаружил, что боль… ушла. Мышцы расслабились, прострелы в позвоночнике прекратились, в голове просветлело.

– Я что, умер? – вопросительно покосился он на индейца.

Сиденье, которое минуту назад занимал шаман, было пустым.

– Эй! – всполошился Гена. – Так нечестно! Не бросай меня! Я не знаю, что должен делать после смерти! Ты обязан сопроводить меня… Только куда? В загробный мир, что ли?

Эта мысль почему-то рассмешила его.

– Не ори, – раздался голос за его спиной. – И так башка трещит…

– Алек? – изумился Гена, вытаращившись на друга. – Ты тоже того… скончался?

– Чего-о?! – протянул Алек, с любопытством оглядываясь. – Мы что, разбились? Насмерть? В одной машине?

– Упали в пропасть.

– Ни фига! – возразил друг, мотая головой. – Врешь, скотина! Опять разводишь меня…

* * *

Друзья не догадывались, что неподалеку от «БМВ», в другой машине итальянец Бартини попросил Ларису развернуть пергамент и жадно вперился в мелкие иероглифы, которыми тот был покрыт.

– Ты что-нибудь понимаешь? – допытывалась она, держа перед ним желтый кусочек выделанной кожи с неровными краями.

– Не торопи меня, – отрезал Бартини.