— Поклянитесь мне сейчас же, что никто… я хотел сказать — не ухаживал за вами.

— Однако вы начинаете дерзить.

— Поклянитесь! Прошу вас, поклянитесь!

Она посмотрела ему прямо в лицо, и он увидел ее совсем близко, как никогда прежде не видел. В ее зрачках отражались выпуклые очертания окна и крошечное облачко. Реми показалось, что он сейчас упадет — прямо на это близкое лицо. Он закрыл глаза.

— Клянусь вам, Реми, — тихо сказала она.

— Спасибо… Постойте еще… немного.

Реми почувствовал, как она нежно гладит ему лоб — совсем как мама когда-то давно, — и оперся плечом о стенку.

— А теперь будьте умницей, — сказала Раймонда и взяла его за руку. — Идемте… Пойдемте вниз!

— Значит, вы остаетесь у нас?

— Так, по-моему, и разговоров даже не было о том, чтобы мне уйти.

— Но вы остаетесь… из-за меня?

— Конечно.

— Как-то вяло сказано. Скажите так, чтобы я поверил.

— Ну конечно! Так — верите?

Они оба рассмеялись; между ними внезапно возникло чудесное понимание. Она не лжет ему, не может лгать — он об этом обязательно догадался бы. И сейчас он точно знает: она не сердится, ей нравится такая дружеская близость. Раймонда вела его вниз. Реми подумал, что когда он достигнет совершеннолетия, ей будет двадцать девять, но тут же отогнал эту мысль и еще крепче сжал руку Раймонды.

— Ужинать придется при свечах, — заметила Раймонда. — Из поселка уже никого не вызвать — слишком поздно.

Они вошли в просторную столовую, Реми открыл дверцы буфета, а Раймонда тем временем стелила на стол скатерть.

— Реми, вы, по крайней мере, не утомились? — спросила она. — Не хватает мне еще нагоняй получить… Нет-нет, здесь нужна подставка для фаянсового блюда… Дайте-ка мне, так быстрее будет.

В кухне сбивали яйца для омлета, откупоривали бутылки. Клементина всегда ладила с дядей Робером. Ей не претили его резкость и грубоватые шутки. Дома, в Париже, в те дни, когда дядю приглашали отужинать, он непременно заглядывал на кухню: приподнимал крышки кастрюль, принюхивался к дымящемуся вареву, щелкал языком или же советовал: «Бабуля, не мешало бы немного уксуса добавить, а?»

И Клементина соглашалась. Иногда он приносил в портфеле бутылочку-другую хорошего бургундского вина. Дядя подмигивал Клементине: он знал, какая она чревоугодница. Стоило дяде посмотреть на кого-нибудь из-под тяжелых век, как он сразу же обнаруживал такое, в чем сам человек едва ли захотел бы признаться. Дядя понимающе хохотал так, что пристежной воротничок весь исчезал под подбородком. Возможно, когда-то он вот так же смеялся, глядя на маму.