– Редкостная дрянь, – сказал лейтенант Тьягу, кивая на свой стакан. – Грушевый сок! На работе ничего другого употреблять не могу.
Радин вспомнил, зачем он здесь, и стал пробираться на другой конец зала; там стояла Варгас, склонившаяся над радиолой. В позолоченном платье она напоминала деревянную Марию на шесте, которую в пасхальные дни носят по улицам в приморских городках.
– Послушайте, надо отменить аукцион, – сказал Радин, схватив ее за рукав, – здесь полиция, они пришли за Гараем, но непременно будет скандал. Я сам проболтался лейтенанту, подвел вас под монастырь!
– Благодарю, скандал нам пригодится. – Она повернула колесико, послышался треск, а потом размеренный голос египетского писца. Я узнал голос и музыку, обрадовался Радин, это штутгартская постановка, значит, жену фараона будет петь контральто, Милагро Варгас.
– Пошли, писатель! – Кристиан вынырнул из толпы под мерные удары колотушки по трубчатым колоколам. – Надо поработать. Клац-клац!
Он сунул руку в карман халата, достал плоскогубцы, кивнул на стену с картинами и подмигнул. Потом он пробился к противоположной стене, огибая гостей и держа плоскогубцы над головой, словно экскурсовод – свой путеводный зонтик. Радин шел вслед за ним, удивляясь тому, что никто их не замечает, и прислушиваясь к сопрано Марии Гусманн, матери фараона. Потом он послушно держал рамы, пока аспирант орудовал инструментом, разбрасывая фанерные плашки, а потом разглядывал белые шершавые холсты, которые представлял себе совершенно другими.
Ему казалось, что они провозились около часа, но тихие фанфары сообщили о начале третьей сцены второго акта. Значит, прошло минут десять, не больше.
Малу
Малув лавке пришлось новую бочку с оливками открывать, пока ждала, вспомнила, как прибегала сюда за цукатами, в сабо на босу ногу, потому что Кристиан позвонил, а потом – обратно, бегом, чтобы не замерзнуть, и сразу боло рей в печь, алый, как царская корона, потом в бумагу его, еще горячий, и на руа лапа пешком, а тротуары подмерзли после дождя, иду и оскальзываюсь, иду и оскальзываюсь!
индеец раньше считал, что Кристиан на божество гуарани похож, называется
сам ты, говорю, плешивый, волосы у Кристиана были мягкие, как пряжа, и умер он не случайно, а за провинность, и не споткнулся на ровном месте, а упал с лестницы, когда его в грудь рукой толкнули!