Иверсен поправил очки.

– Доктор Телеборьян! Можете ли вы, исходя из написанного вами собственноручно журнала, ответить мне, сколько суток Лисбет Саландер пролежала привязанной ремнями?

– Я совершенно не помню, чтобы цифра была столь значительной, но раз в журнале так сказано, я должен этому верить.

– Триста восемьдесят одни сутки… Разве такую цифру нельзя было бы назвать чрезвычайно завышенной?

– Да, действительно, цифра высокая.

– А как бы вы воспринимали в тринадцать лет, если бы кто-нибудь больше года держал бы вас привязанным кожаными ремнями к кровати со стальным каркасом? Как пытку?

– Вы должны понять, что пациентка представляла опасность для самой себя и для окружающих…

– О’кей. Допустим, что она представляла опасность для самой себя… Разве Лисбет Саландер когда-нибудь причиняла себе вред?

– Существовали такие опасения…

– Я повторяю вопрос: Лисбет Саландер когда-нибудь причиняла себе вред? Да или нет?

– Как психиатры мы обязаны воспринимать всю сумму обстоятельств в комплексе. Что касается случая Лисбет Саландер… Вы можете, к примеру, обнаружить на ее теле множество татуировок и колец, что также является признаком самодеструктивного поведения и способом нанести вред собственному телу. Мы можем трактовать это как проявление самоненависти.

Анника обратилась к Лисбет Саландер:

– Ваши татуировки являются проявлением самоненависти?

– Нет, – ответила та.

Джаннини снова обратилась к Телеборьяну.

– Значит, вы считаете, что раз я ношу серьги и у меня тоже есть татуировка на одном из самых интимных мест, то я представляю опасность для самой себя?

Хольгер Пальмгрен фыркнул, но потом сделал вид, что кашлянул.

– Нет, не обязательно… Татуировки могут быть и частью некого социального ритуала.

– Следовательно, вы считаете, что случай Лисбет Саландер под понятие социального ритуала не подпадает?

– Вы можете сами убедиться, что ее татуировки карикатурны и покрывают значительные части тела. Это не просто проявление фетишизма, не просто стремление к красоте и не просто знак телесного декорирования.