В уши врываются посторонние звуки: шипение телевизора, звонок телефона на стойке регистрации, голос женщины, ответившей на него. Наконец мать отваживается спросить:

– Что с тобой там произошло?

Ее руки сплетаются так крепко, что костяшки на пальцах белеют.

– Я стала другой.

Родители сняли номер на третьем этаже. Лифт увозит их выше. В ответ на приглашение присоединиться к ним за ужином в итальянском ресторанчике «Мартони», чуть дальше по дороге, я ответила, что мы с Тео предпочли бы остаться в отеле; ресторанный гвалт – это уже слишком. Но, по правде говоря, встречаться с ними снова, поддерживать разговор и делать вид, будто мы можем вернуться к той жизни, что когда-то вели, – выше моих сил на данный момент.

Голова так и не перестала кружиться после нашего общения в холле. Эти взгляды, что мать украдкой бросала на нас… это беспокойство и смятение, которые выдавали морщинки в уголках ее рта… Что все это значило? Мама явно была потрясена. И при виде моей руки в руке Тео, и от осознания того, что я изменилась и имею от нее секреты. Только у нее тоже есть свои тайны – я поняла это по напряжению, которое выдавали ее глаза.

Мы с Тео возвращаемся в свой номер. Я сажусь на край кровати, задираю рубашку, и Тео, отодрав пластырь и сняв с моей раны марлевый тампон, внимательно разглядывает шов и хирургический надрез. Он маленький – там, где пуля вклинилась в плоть и застряла под нижними ребрами. Стой Паркер чуть ближе ко мне и не будь его пистолет таким старым и так редко стрелявшим, возможно, пуля проникла бы гораздо глубже в мое тело и повредила жизненно важные органы. Иными словами, убила бы меня. Что ж, мне повезло! Это факт.

Обработав надрез перекисью водорода, Тео накладывает чистую марлю и снова фиксирует ее пластырем.

– Хорошо заживает, – говорит муж.

Я касаюсь его руки, и Тео поднимает глаза.

– Мне страшно, – признаюсь ему я.

– Знаю… Мне тоже.

До ушей доносится тихий стук в дверь. Тео встает, а я, одернув рубашку, делаю глубокий вдох – проверяю, насколько свободна в движениях. Муж распахивает дверь. В коридоре стоит мать: плечи ссутулены, руки сцеплены, а вид такой, словно ей не по себе в этом отеле. Как бывает, когда ты слишком редко уезжаешь из дома.

– Мэгги, – все еще стоя в коридоре, говорит мать, – можно мне с тобой поговорить?

Она не знает моего нового имени, которое я получила в Пасторали. А «Мэгги» из ее уст неприятно режет мне слух. Прошлое, крадучись, пытается пробраться в мое настоящее.

– Я оставлю вас одних, – опережает мой протест Тео.

И, обойдя мать, быстро удаляется по коридору прочь. Я представляю, как он сидит в одиночестве в холле или в пикапе, ожидая, когда станет безопасным возвращение в нашу маленькую комнату. Все, что нам осталось… Переступив через порог, мама притворяет за собой дверь.