То лето, последнее перед моим переходом в старшую школу, я почти все свое время проводила в библиотеке. Я перечитала почти все классические детские книги: серию «Маленький домик в прериях», «Таинственный сад», «Маленькие женщины». Читая роман «Швейцарская семья Робинзонов», я гадала, почему в этой семье не было ни одной дочери, и представляла себе свою собственную семью, которая оказалась где-то далеко-далеко, на таком же необитаемом острове, покинув меня навсегда. Затем я прочла «Остров синих дельфинов», представляя себя на таком же острове, где я снова жила одна. Потом я нашла книгу «Джеймс и чудо-персик» и раз за разом перечитывала ее начало, где говорилось о гибели родителей мальчика Джеймса, которых убил рассвирепевший носорог, – вот они живы и здоровы, а вот жестоко убиты, после чего этого маленького мальчика отослали к его ужасным теткам, бившим и унижавшим его, пока он не освободился и не отправился в путешествие, чтобы повидать мир. Я потратила несколько часов, страница за страницей читая «Из архива миссис Бэзил Э. Фрэнквайлер», с восторгом представляя себе, как, подобно героине книги Клодии Кинкейд, сбегаю в Нью-Йорк вместе с братом и прячусь в Метрополитен-музее.

Затем я перешла в раздел книг для взрослых и прочитала многие десятки книг, действие которых происходило в самых разных временах и исторических периодах. В то время я никогда ни с кем не разговаривала по собственной инициативе. Мне не нравилось, когда другие посетители библиотеки отпускали замечания по поводу моей полной погруженности в книгу, которую я читала, или по поводу ее впечатляющей толщины, как будто я была собакой, которая раздобыла особенно крупную кость. Я чувствовала себя не в своей тарелке, когда мне приходилось говорить, не любила общества посторонних и взрослых. Я терпеть не могла, когда на меня кто-то смотрел, кто-то меня замечал, и потому завела привычку читать книги, сидя не в удобном кресле в читальном зале, а на тонком ковровом покрытии где-нибудь в укромном углу, вдали от всех остальных.

В тот период моей жизни я доверяла только книгам. И больше ничему и никому. Даже себе самой.

Была одна категория книг, которая привлекала меня больше любой другой. «Собор Парижской Богоматери», «Граф Монте-Кристо», новелла Эдгара Аллана По «Бочонок амонтильядо», «Кэрри» Стивена Кинга. Уже тогда я думала о людях, которым причинили зло, и о тех, кто причинял зло сам. Уже тогда я задавалась вопросом о том, не делает ли желание сделать что-то плохое злым людям и меня саму такой же, как они, а также о том, не все ли мне равно, если это и так. Уже тогда я думала о Карсоне Питерсе и Джордане Стоуне, о людях, описанных в книгах, и о куда более многочисленных людях в реальном мире, которые замышляли или замышляют зло. И мне было тошно оттого, что я всего-навсего нескладная девочка-подросток, которая ни разу никого не спасла.