Бред. Даже вспоминать неприятно. Но отчего-то вспоминалось.

Осборн лежал и смотрел на картинки на потолке. Красивые, разноцветные и несчастные. Бич знаменитостей: сколько среди них несчастных, с ума можно сойти, если вчитаться в биографии, сколько зависимых и больных. А скольким везет? Сколько по-настоящему счастливых? Можно по пальцам пересчитать. И к каким предстояло принадлежать Осборну Грину?

Может, ему жить еще несколько лет, как Курту Кобейну, а потом суждено отдать концы, или предначертано прожить долгую и, может, замыленную алкоголем и лекарствами жизнь, как Оззи Осборну, а потом удивляться собственной живучести. Или повезет и получится пожить счастливо, хотя бы немного. Желательно, без мистики. Хотя мистика очень часто просыпается с опьянением. Хотя и не всегда.

Отчего-то Осборну вспомнился случай, произошедший с ним на первом курсе. Самый необычный и посредственный день, но, кажется, с него все и началось. Это была естественная неестественность, действительная мистика.

Он тогда шел по главной площади Ластвилля из студии. На улице тепло, играла тихая музыка из открытых дверей кофеен, звучали разговоры людей, прогуливавшихся по тротуарам. Пахло сладким тестом. Дорога под ногами пузырилась. Город жил привычной спокойной жизнью, а Осборн брел по улице и ощущал себя полнейшим неудачником. Снова он поссорился с Шенноном, снова облажался на репетиции, снова не смог придумать ничего путного, достойного музыки, а просто потратил время. Сыгранное и гроша ломаного не стоило, издевательство над музыкой, не больше. Шеннона же скрупулезное отношение к музыке раздражало. Он говорил, что манера Осборна — цирк, не больше. Шеннон терпеть не мог обряды для привлечения мысли о великом, блуждания по кругу, постукивания руками по полу, напевания мелодии, чтение стихов, чтобы призвать какую-то рифму. Шеннону хотелось играть и выступать, хотелось петь чужое, а не часами перебирать струны в темноте студии и гадать, когда же наступит час сыграть «ту самую» мелодию. Среди кровяных клеток Осборна затесалось особенное, священное отношение к музыке. Осборн видел, как люди скандируют песни любимых исполнителей в поле, как сходят с ума, как поклоняются чужим словам и проносят их в сердце до последних вдохов. Музыка — это не просто набор нот и звуков. Музыка — это проповедь. Нужно понимать, что и зачем проповедуешь. Музыка — это таинство исповедования. Просто так груди перед толпой не разорвешь, если сказать нечего. Осборн, кажется, понял, а Шеннон не понимал. Для него это только увлечение, которое, впрочем, могло приносить деньги.