Лицо Рониса покраснело. Чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, я спросил:

— Ты же Рыкованова знал? Что о нём думаешь?

Ронис ответил не сразу, и по дёргающимися мускулам его лица я понял, что ответов несколько: есть злые, есть сдержанные. Сдержанность победила. Он проговорил:

— Рыкованов — хороший организатор, который вдохновляет людей личным примером. Но для него всё вокруг — это источник капитала, и зона в том числе. Таких, как Рыкованов, нужно направлять, а когда они сами себе на уме, всё вокруг превращается в один сплошной рудник. Ничего другого они не умеют. Вот крановщиком, думаю, он был неплохим.

Ронис встал и тщательно отряхнул штаны, велев нам с Кэрол сделать то же самое. Спускались мы уже в темноте, светя на ступени тусклыми фонарями.

Лес вокруг озера уже потемнел, но вода ещё отливала фольгой. Мы забрались в лодку, Ронис толкнул её от берега, прошёл на своё место гребца и показал ориентир — огонёк мачты возле саркофага. Он держал корму лодки точно на него.

— Вечный маяк, — сказал он. — Когда-то по нему вертолётчики летали.

В лагерь мы вернулись уже затемно. Я устал и хотел спать, но Ронис настойчиво зазывал в беседку на ужин, обещая ослабить мою диету и организовать небольшое барбекю. Кэрол сразу согласилась, я тоже не стал сопротивляться. В конце концов, у меня началась новая жизнь, и это нужно отметить.

— А водка есть? — спросил я.

— Лучше есть, — загадочно ответил Ронис.

Но перед этим Ронис загнал в баню сначала Кэрол, а потом меня, и велел оставить грязные вещи в корзине. Меня он нарядил в свою одежду, а Кэрол досталась длинная рубаха и трико. Она подпоясалась верёвкой и стала похожа на крестьянку.

Я заглянул на минуту в свой сарай, который после жаркого дня пахнул сушёной травой, отпер дряхлое окно и впустил свежий воздух с целым оркестром ночных звуков. Я огляделся: теперь это мой дом. Не конкретно этот сарай, но что-то похожее. Теперь у меня нет якоря, и я волен выбирать. Обида на Рыкованова? Нет, она также бессмысленна, как стрельба из пневматической винтовки по слону.

Вся община собралась под навесом возле дома Рониса. В жаровне горел огонь, вокруг стояли низкие табуреты и чурбаны, а вип-места были на бревне возле боковой фанерной стены, где можно было откинуться и расслабить спину. Я подсел к Кэрол. Она протянула мне стакан: в нём была тёмная, пахучая травяная настройка. Пить я не стал — не хотелось.

Ронис жарил на мангале мясо. Рядом стояла жаровня, от которой шёл фронт неустойчивого, как мыльный пузырь, тепла.

Все слушали откуда-то взявшуюся бабку Настасью. Ей было, вероятно, лет семьдесят. Раньше она была полной женщиной и усохла неравномерно: у неё были тонкие костлявые руки и одутловатый живот, на который она натянула спортивные штаны, лишь подчёркивая его объём. Лицо её, немного сплющенное сверху, взрывалось то безумной улыбкой, то яростными гримасами. С ораторским напором она вещала: