Кэрол толкнула меня плечом и посмотрела вопросительно. В руках у неё был брелок-мишка. Я растрепал её волосы.

— Нормально всё, — ответил я. — Пару дней посидим и поедем куда-нибудь.

— Куда?

— Да неважно. Я ещё не решил.

Кэрол принялась набирать сообщение, барабаня ногтями по разбитому экрану. Ронис ушёл к южному краю крыши и крикнул оттуда:

— Идите-ка сюда.

Он показал в сторону, где среди леса виднелось ещё одно озеро, Кызылташ. У воды был бирюзовый цвет. За озером поднимались чёрные силуэты промышленных построек.

— Видишь? Это «Маяк». Наше родовое гнездо: отец пришёл сюда летом 1957-го, аккурат перед аварией, а потом всю жизнь до пенсии оттрубил. Я тоже двенадцать лет там вкалывал, пока на станцию не перевели.

Скопления построек отдалённо напоминало микросхемы на печатной плате. Последние лучи солнца сделали их объёмными, словно мы смотрели на ажурный макет.

— Вон реакторный завод… — показывал Ронис. — А за ним радиохимический, там я и работал. А дальше озеро Карачай, та ещё помойка… Вон старая ТЭЦ в Новогорном, видишь?

Он потянул меня за рукав.

— А теперь вон сюда гляди, — его палец протянулся к горизонту левее Кызылташа.

Вдоль берега шла лесная просека, а за ней виднелась дорога, в паре мест перегороженная бетонными блоками.

— Забор вон видишь? — спрашивал Ронис. — А вышку охранную? А теперь правее смотри.

Я вгляделся и увидел светлое, куполообразное сооружение.

— Саркофаг, — с гордостью сказал Ронис. — Там и был второй реактор. А ещё раньше посёлок Метлино, но его потом отселили.

— Далеко здесь? — спросил я.

— 10 километров по прямой.

— Здесь всё заражено?

— Загрязнено, ты имеешь в виду? Конечно, тут всё в пятнах радиации. Раньше этот лес называли Ржавым, потому что в первые годы после аварии даже сосны облысели, а стволы покрасились в цвет бронзы: жуткое зрелище было. А теперь погляди, прелесть! Заповедник!