Важно было принести эту жертву осознанно и неторопливо. Я не хотел палить исподтишка, как какой-нибудь киллер. Я выбрал «Замок», потому что хотел поговорить с глазу на глаз. Я знал, что это рискованно, но без последнего разговора всё теряло смысл, ведь это было ритуальное убийство, и оно требовало церемоний. Мне хотелось услышать от Рыкованова ответы и увидеть его страх. А ещё мне хотелось, чтобы в какой-то альтернативной вселенной слепок его сознания запечатлел эту простую мысль: на каждую силу находится сила превосходящая её, или просто более хитрая, подлая, изворотливая. Я был настолько свободен от морали, что мне было совершенно без разница, как мой поступок классифицируют современники и потомки. Я был хищником, на котором держится принцип естественного отбора.

Я купил три старых автомобиля, чтобы не примелькаться во время слежки, нашёл глушитель для пистолета, придумал достаточно густой грим, чтобы меня не опознали на камерах видеонаблюдения. Я знал, что убийство такого масштаба вызовет сильную реакцию, поэтому тщательно продумал пути отхода, решив отсидеться в горнозаводской зоне, а оттуда двигаться к Уфе. Из России я планировал выехать через Кавказ, а затем осесть в Турции. Я не сомневался, что мне это удастся. Во мне не было страха или спешки, а именно они обычно подводят начинающих киллеров.

В малом зале ресторана «Замок» была ещё одна дверь, выводящая в небольшой коридор мимо кухни и далее через чёрный ход во двор. Этот путь несколько раз спасал Рыкованову жизнь, но сегодня судьба вернёт выданные авансы.

12 сентября я убедился, что Рыкованов зашёл в «Замок» один, выждал десять минут, прошёл через арку дома во двор, огляделся, приблизился к неприметной ржавой двери и перерезал кусачками дужки замка. Дверь уже давно не использовалась: Рыкованов окончательно утратил осторожность. Я вошёл внутрь, запер щеколду и дал глазам привыкнуть к сумраку.

В тупиковом коридоре стоял промышленный холодильник и несколько алюминиевых бидонов. Дверью в малый зал иногда пользовались сами официанты, поэтому она не запиралась.

Я подошёл к ней, прислушался, мягко открыл и шагнул в слабо освещённое помещение, где из-за плотных портьер смешивались времена суток: здесь днём было тихо и спокойно, как ночью. Рыкованов не услышал меня. Он сосредоточенно жевал стейк, и кожа на его крупной голове ходила ходуном, натягиваясь и морщась за ушами. Он почувствовал что-то, лишь когда я стоял в метре. Он поднял глаза и долго тупо всматривался. Узнать меня в гримме было непросто, я снял кепку и очки, и только тогда на его лице скользнула догадка. Я не давал подсказок: мне хотелось, чтобы он узнал меня сам.