Айк, дежуривший на посту у главного входа, конечно, сразу заметил, что Фелиси торопится и чем-то расстроена.
— Куда так рано, Лиси? Сегодня не на смену?
— Кантик заболел… И я выходная… — кое-как выговорила она, наваливаясь на тяжёлую входную дверь.
3
— Ну, что с тобой? Что случилось, моя хорошая? — успокаивал Кантик рыдающую на кухне Фелиси. — Неприятности на работе? Я тебе сейчас чайку… А может, котилы плеснуть?
— Ты ведь меня любишь, правда? Даже если я не такая хорошая, как ты думаешь?
— Ты для меня всегда хорошая.
— Кантик… Кажется, я излечилась от своей ужасной зависимости…
— Доктор Риц помог?
— Он…
— Специалист, — с одобрением произнёс Кантик. — Ты не обидишься? Я уже опаздываю…
— Беги…
Кантик мечтал открыть закусочную, а пока работал посыльным, за смешные деньги, конечно.
Ноги нестерпимо болели, брюки пропитались кровью. Фелиси постояла под душем, постепенно убавляя температуру воды до ледяной, чтобы смыть с себя кровь и позор минувшей ночи и прийти в себя. Потом обработала раны, плотно задёрнула портьеры и, завернувшись в махровую простыню, провалилась в сон-морок, мучительный кошмар. Снилась склонившаяся над ней страшная старуха, которая скрюченными пальцами гладила её по голове и льстиво хрипела:
— Хорошая девочка… умница…
Глаза её светились, как у кошки в темноте. Прикосновение острых когтей, цеплявшихся за локоны Фелиси, наводило такой страх, что она проснулась с колотящимся сердцем.
Она боялась заснуть, чтобы опять не повстречаться с уродливой старухой в глухих закоулках сна, и горько плакала оттого, что заслужила её одобрение, оболгав свою хозяйку. Госпожу Айлин, которая всегда была так добра к ней…
Когда тебе плохо, думай о хорошем. Она подумала о Кантике, единственном человеке, который любил её беззаветно и прощал все её истерики и капризы, и то, что раньше в нём раздражало, вдруг обернулось достоинством. Сейчас она с болезненной восторженностью вспоминала его комичные пушистые усы, обожала старый заштопанный свитер, с которым он не хотел расставаться, и неистово любила всех этих жутких, сидевших по шкафам и подоконникам вязаных кошек, которых мать Кантика дарила им на каждый праздник.
Талант нельзя задвигать в угол, он не должен пылиться среди тряпок и швабр, напомнил ей вчера семилетний ребёнок. Фелиси воспрянула духом и с нежностью подумала о нём, и снова о Кантике, и о заброшенной папке с рисунками, так долго ждавшими, когда она к ним вернётся.