– Да что же это происходит? Кто-нибудь скажет мне, в чём дело? – вопрошала она строго, но голос её дребезжал от волнения и едва ли был слышен в общем гомоне.

Филипп тоже был здесь, и Оливии он показался не на шутку встревоженным. Когда вновь раздался крик, полный муки и ярости, а затем несколько ёмких и не лишённых цветистости выражений, он встал у двери Имоджен Прайс и, нагнувшись к замочной скважине, громко и ласково попросил:

– Имоджен, милая, открой-ка на минуточку.

Спустя некоторое время дверь приоткрылась на два дюйма, не больше, и из неё высунулась миниатюрная ручка, швырнувшая в коридор ворох газетных листов. Дверь снова с треском захлопнулась – с потолка при этом упал кусок штукатурки, и послышался плач – тонкий, жалобный. Так оплакивают крушение надежд.

Убедившись, что на этот раз в её пансионе никого не убили, миссис Сиверли, опираясь на плечо горничной, в самых растрёпанных чувствах удалилась к себе в комнату, где впервые за множество лет прибегла к проверенному, но не одобряемому ею способу обрести твёрдость духа – чашке крепкого чаю с парой ложечек выдержанного хереса.

Остальные же принялись нерешительно подбирать газетные листы, ещё пахнувшие типографской краской. Эффи, хотя её об этом никто и не просил, взяла на себя труд зачитывать вслух отрывки критических статей, посвящённых вчерашней премьере: «Сложно представить причину, которая могла заставить горстку незадачливых и немолодых комедиантов вообразить себя способными играть не кого-нибудь, а персонажей Стратфордского Барда… Но ещё более любопытным представляется самонадеянность никому доселе не известного мистера Адамсона…»

– Отчего же немолодых? – голос Эффи звенел от обиды. – Мне всего-то двадцать три! – она передала «Морнинг пост» Марджори Кингсли и та принялась бегло дочитывать разгромную статью некоего м-ра Пампкина, который с изобретательным пылом и нескрываемым наслаждением клеймил и пьесу, и актёров, занятых в ней, и больше всего антрепренёра труппы, начинающего драматурга Ф. Дж. Адамсона.

Все так и стояли в коридоре, у двери в комнату Имоджен Прайс, и передавали друг другу газетные листы, оставлявшие на ладонях тёмные пятна. Читали с жадностью: кто про себя, кто вслух, кто мрачно, кто с изумлением, сменяющимся горестной бравадой.

– …Тот, кто не был вчерашним вечером в Камберуэлле, потерял возможность увидеть самое оглушительное, самое ошеломляющее фиаско с тех самых пор, как театральные подмостки…

– …К слову о начинающих, и не дай-то Бог, продолжающих драматургах…

– …Не раз и не два на протяжении этого, с позволения сказать, действа, я глушил судорожный хохот, наблюдая за выскочками, мнящими себя потрясателями театральных основ…