Потом Мирна услышала мурлыканье – тихое-тихое, словно издалека.

«Эдельвейс. Эдельвейс».

Она посмотрела на Бенедикта. «Эдельвейс», – мурлыкал он.

– И что потом? – спросила Мирна.

– Хотелось бы мне сказать, что с двух сторон все было прощено, но это не так, – сказала Кейти. – Каждый раз, когда я приезжала, я возила моего дедушку в солярий, попить чай с баронессой. Они сидели молча. А потом как-то раз я приехала, а они уже были там. Тихо разговаривали. Я оставила печенье в их комнатах и поехала домой.

– Они подружились? – спросила Рейн-Мари.

– На это ушло какое-то время, – сказала Кейти. – Но да, подружились.

– И как же они преодолели ту старую историю? – поинтересовалась Мирна, у которой были клиенты (времен ее психологической практики), которые никак не могли преодолеть куда менее закоренелую вражду.

– Одиночество, – сказала Кейти. – Они были нужны друг другу. Они понимали друг друга так, как не мог понять никто другой.

– А-а-а, – протянула Мирна.

Ничто не могло так излечить от прошлой боли, как боль сегодняшняя.

– Через месяц-другой они стали почти неразлучны. Ели вместе. Она вывозила его в сад, а он научил ее играть в криббедж.

– Они сообщили семьям? – спросил Арман.

Если и сообщили, то Баумгартнеры предпочли не упоминать об этом.

– Они собирались, – сказала Кейти. – Они знали, что суд в Вене вскоре вынесет решение, и оба беспокоились, что после того, как одна из семей получит наследство, она не захочет делиться. А проигравшая семья навсегда сохранит горечь. Но они нашли решение.

– Они хотели пожениться, – сказал Бенедикт.

И уже не в первый раз увидел, что все собравшиеся уставились на него так, будто он спятил.

– Пожениться? – переспросила Мирна. – Из-за денег?

– Они полюбили друг друга, – сказала Кейти. – Я думаю, он любил ее сильнее, чем любил мою бабушку. Он смеялся ее шуткам. Он прожил трудную жизнь, и жизнь закалила его, но с ней он просто мог быть самим собой. Барон – водитель такси.

– А она – баронесса-уборщица, – сказала Рейн-Мари.