Мысль о том, что он отец, с трудом пробивалась сквозь горнило его понимания. Некая, отнюдь не самая лучшая часть его существа радовалась его возможному отцовству. Другая – еще более худшая, – эту радость одобряла. О матери ребенка он старался не думать, но неясность своего положения угнетала. Он ехал с букетом дивных роз требовать немедленного генетического анализа, и в глазах его стояли, теснясь, страх, мука, боль, надежда, нетерпеливое ожидание счастливого исхода и еще целая куча всякого вздора, включая пророчество гадалки о встрече, о любви и о прочих сопутствующих обстоятельствах. Мир продолжал нашептывать ему неисполнимые обещания, и он был не в силах отказать себе в удовольствии внимать, мечтать, надеяться. Пусть дите давно выросло, но тешиться оно не перестало… Конечно, надо хватать судьбу за хвост, – напоминал он себе, трезвея и хмурясь. – Да вот беда: как определить, где у судьбы хвост, а где иное причинное место? Неровен час, ухватишься не за то, за что следует, а она хвать тебя и размажет по стенке суровыми обстоятельствами. Он знает, он пробовал и все еще не чает сухим из воды выбраться…

Клиника – несколько белых, утопающих в зелени зданий – произвела на Кульчицкого благоприятное впечатление. Особенно – кованая ограда и внушительных размеров охранник.

– К кому? – строго вопросил он у Кульчицкого. Станислав Эдуардович вместо ответа протянул телеграмму.

– Мои поздравления, – скупо улыбнулся охранник, подавая знак кому-то невидимому в опрятной каменой сторожке при воротах. Ворота медленно отъехали в сторону.

Стремительно, швейцара мимо, взлетел он в вестибюль акушерского отделения и – оробел. Навстречу ему хлынули аплодисменты, улыбки, поздравления. Облаченные в белое женщины, окружив его плотным кольцом восторженного щебета, увлекли его вглубь, в святая святых воспроизводства человеческой популяции.

– Ах, у вас такой чудный мальчик! Такой необычный! Такой звездный!

Но вот, наконец, персонал отхлынул и Кульчицкий оказался наедине с каким-то бело-голубым свертком. Станислав Эдуардович беспомощно оглянулся: где же мальчик? Но тут няня откинула у свертка уголок и он увидел чье-то до боли знакомое личико с лучистыми, фиолетово-синими глазами. Кульчицкий сглотнул комок и отвернулся, часто и невпопад дыша.

– Где бы покурить? – шепнул Станислав Эдуардович и оторопел от ледяного ответного молчания: ни одного участливого взгляда, сплошь горящие холодным презрением коллективные глаза предупредительного Минздрава: надо же, у такого ребеночка и такой папаша!

– Я это… я во двор выйду, – пробормотал Кульчицкий, ретируясь в первую попавшуюся дверь.