– Ну наконец-то, Станислав Эдуардович! Слава Богу, пришли, а то Маша вся извелась уже, – поприветствовал Кульчицкого длинноволосый парнишка с красными от бессонницы глазами. Станислав Эдуардович застыл, ошеломленно огляделся, пытаясь понять, куда это он как кур в ощип угодил. А угодил он в просторную светлую, комфортно обставленную палату с ванной и маленькой кухонькой. На широкой белоснежной кровати, утопая в кружевах, лежала красивая утомленная девушка: карие глаза, матовая кожа, спокойно улыбающиеся губы.
– Простите, я, кажется, ошибся дверью, – выдавил из себя Кульчицкий, отчаянно пятясь.
– Станислав Эдуардович, – позвала его девушка тихим мелодичным голосом, – выслушайте меня, пожалуйста! Я должна вам во всем признаться, потому что… потому что непорядочно… даже подло поступила с вами… Вы имеете право знать, ведь вы все-таки его отец…
– Выслушайте ее, Станислав Эдуардович, – убедительно посоветовал длинноволосый. – И ни о чем не беспокойтесь. К вам никаких претензий, скорее уж наоборот…
Юноша указал на кресло возле кровати, с которого, очевидно, только что встал сам. Мало что соображая, Кульчицкий добрался на деревянных ногах до кресла и каким-то чудом умудрился попасть в него задом с первой попытки. Руки его нервно нашарили в одном кармане пиджака сигареты, в другом – зажигалку, но извлечь их не посмели.
– Станислав Эдуардович, вы меня не помните? – спросила девушка.
– Да-да, конечно, – кивнул Кульчицкий и тут же рванул на попятную, – то есть, нет, извините…
– Я понимаю, вам неприятно это вспоминать, но мы с вами встречались… у вас дома, в спальне…
И тут Кульчицкий действительно вспомнил: вечер, спальню, два обнаженных женских тела на шелковых простынях, гнев, внезапное беспамятство и это лицо над собой, повержено возлежащим… Мелькнула сумасшедшая мысль: уж не привиделась ли ему его яростная вспышка гетеросексуального протеста? уж не примкнул ли он тогда к их бесстыжей однополой оргии?.. Кровь прихлынула к его холеным щекам. Он украдкой бросил взгляд на девушку, чье смущенное лицо неторопливо заливал аналогичный румянец, и вдруг, к собственному удивлению, рассмеялся. Да так заразительно, что и девушку соблазнил присоединиться. Смех получился в рамках приличия, без соскальзывания в глумливый хохот и взмывания в заливистый визг.
– Вы чему тут, собственно, смеетесь? – не смог сдержать улыбки вбежавший второпях из коридора длинноволосый парнишка.
– Это он… Станислав Эдуардович меня смешит, – пожаловалась девушка. Юноша вопросительно воззрился на плейбоя. Плейбой от объяснений воздержался. Да и что тут объяснять? Кругом грешен, каюсь. Ибо истинному христианину к лицу разве что улыбка, предпочтительно скорбная. А уж если случилось согрешить – нечестивому смеху предаться, то будь любезен загладить вину молитвой приблизительно следующего содержания: Господи! прости мне смех мой неправедный, благослови улыбку печальную мою… Скажи он этим молодым людям такое и его вполне могут счесть дяденькой с приветом. Он и сам, честно говоря, не совсем сейчас уверен в своем рассудке.