– Фотку, – беспечно повторила Джемма, – твою. Семейную.

– Вы с ума сош…

Он оборвал сам себя, поняв, что сморозил. Джемма сдержала рвущийся наружу смешок, только широко улыбнулась:

– Да ладно. Скажи это вслух, я не обижусь.

– Зачем вам фотография? – нахмурился Купер, скрещивая руки на груди в защитном, отгораживающемся жесте. Жест был знакомый – и очень… куперовский. Только вот обмануть Джемму он уже не мог.

– Я… я не знаю, – Джемма подбавила в голос искренности. Она тоже умела носить маски, так что в эту игру можно было играть вдвоем. – Мне хочется, чтобы она была у меня. Я же одержимая. У меня карт-бланш на странные желания.

Она его. Не твоя.

– Вы хотите, чтобы я говорил честно или, как они, – Купер едва качнул головой в сторону столовой, – делал вид, что все в порядке?

Джемма ухмыльнулась:

– О как.

– Здесь только Доу говорит то, о чем все думают.

– О моей умирающей психике? – Джемма изобразила пальцами кавычки. – Цитирую великих.

Купер в ответ решительно кивнул:

– И об этом тоже.

Он как-то резко, всем телом развернулся, и элегантный разлет его плеч занял весь обзор: Джемма не видела ни окна, ни подоконника – только Купера и его хмурое лицо. В груди екнуло, но туман, так долго скрывавший правду, уже рассеивался, не давая ей забыться.

Его ладонь опустилась на ее запястье – Джемма не успела убрать руку.

Прикосновение обожгло холодом: несколько секунд Джемме казалось, что она сможет снять его руку только вместе с собственной некрозной, отмерзшей кожей. Боль была такой сильной, что отрезвила ее, а Купер продолжал говорить:

– Они не замечают. Но я – да.