– Ну конечно. Я завалил биологию в первом семестре колледжа. В детстве я как-то стащил из магазина упаковку жвачки. И я разбил отцовский автомобиль после студенческой вечеринки. – Хохотнув, он скрестил ноги. – Но никогда и близко не подходил к убийству.

Крис уставился на него.

– Я тоже, – тихо произнес он.

Джеймс побледнел:

– Я не хотел сказать… это… – Он покачал головой. – Я не виню тебя в случившемся.

– Но ты веришь мне?

Джеймс выдержал взгляд сына:

– Очень трудно тебе поверить, когда я изо всех сил пытаюсь сделать вид, что ничего не произошло.

– Но это произошло, – сдавленным голосом сказал Крис. – Эмили умерла, а я застрял в этой поганой тюрьме и не могу изменить того, что случилось.

– Как и я. – Джеймс сжал руки между коленей. – Пойми, в детстве родители внушали мне, что лучший способ избавиться от щекотливой ситуации – сделать вид, что ее не было. Пусть люди болтают… Если семья не беспокоится, почему должен кто-то еще?

Крис слабо улыбнулся:

– Здешняя еда не станет лучше, а камеры просторнее, если внушишь себе, что живешь в шикарной гостинице.

– Что ж, – снисходительно заметил Джеймс. – Никто не скажет, что нельзя учиться у собственных детей. – Он потер переносицу. – По сути дела, раз уж ты заставил меня размышлять, я совершил в жизни одну по-настоящему дурную вещь.

Заинтригованный, Крис подался вперед:

– Какую?

Джеймс улыбнулся с такой задушевностью, что Крис поневоле отвел взгляд.

– Не приходил сюда, – сказал он, – до сих пор.

Суд над Стивом по делу об убийстве шел четыре дня. Его адвокатом был государственный защитник, поскольку ни он, ни его родители были не в состоянии позволить себе кого-то другого. И хотя он не разговаривал с Крисом о своем деле, тот знал, что ближе к окончанию суда Стив нервничает все больше.

В ночь перед вынесением приговора Крис проснулся от каких-то скребущих звуков. Повернувшись на койке, он увидел, что Стив точит лезвие о край унитаза.