– Из офиса генерального прокурора, хочешь сказать? – Джордан пожал плечами. – Оплата была никудышная.

Селена обвела взглядом обшарпанный дом. Джордан любил земные радости, но никогда не стал бы делать что-то напоказ.

– Скажи правду, – нажимала она.

Он окинул ее быстрым взглядом.

– Ты знаешь, как я отношусь к правде, – негромко произнес он.

– Тогда свой вариант.

– Что ж, – ответил Джордан, – обвинитель несет на себе бремя доказательств. Адвокату защиты надлежит лишь заронить крошечное сомнение. И разве присяжные могут не иметь сомнений? То есть они ведь не были на месте преступления, верно?

– Ты хочешь сказать, что перешел на другую сторону, потому что искал легкий путь? Не верю.

– Я перешел на другую сторону, потому что тоже не купился. На идею о том, что есть одна правильная история. Ты должен поверить в это, чтобы преследовать человека в судебном порядке, или о чем вообще твое дело, черт возьми?!

Селена задвигалась, повернувшись на бок, и ее лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Джордана.

– Ты думаешь, Крис Харт это сделал? – Она положила руку ему на плечо. – Я знаю, ты считаешь, что это не имеет значения, – добавила она. – Ты все равно будешь защищать его, и хорошо. Но я просто хочу знать.

Некоторое время Джордан изучал свои руки.

– Думаю, он любил эту девушку и испугался до полусмерти, когда их обнаружила полиция. Помимо этого? – Он покачал головой. – По-моему, Крис Харт – очень хороший лжец, – медленно произнес он, потом взглянул на Селену. – Но не такой хороший, каким его считает обвинение.

Был четверг, спокойный день на кладбище, поэтому голос раввина поднимался к ветвям деревьев, с которых за происходящим наблюдали черными глазами-бусинами зяблики, смыкая клювы вокруг слов, словно молитвы были такими же питательными, как семена чертополоха. Майкл стоял рядом с Мелани, чувствуя через подошвы легких ботинок холод промерзшей земли. Каким образом, думал он, поставили эту плиту? И в пятидесятый раз за утро его взгляд обратился к совершенно новому надгробию из розового гранита на могиле Эмили, в церемонии открытия которого они участвовали.

Надпись на надгробии была лаконичной: имя и фамилия Эмили, даты рождения и смерти. И чуть ниже большими буквами было выбито одно слово: «ЛЮБИМОЙ». Майкл не помнил, что заказывал резчику эту надпись, но считал это возможным: это было так давно, и у него в голове все мысли перепутались. К тому же он не удивился бы, узнав, что эту часть добавила Мелани.

Он вслушивался в гортанный поток иврита, льющийся из уст раввина, в тихие слезы Мелани. Но взгляд его продолжал блуждать вокруг, пока он не увидел то, что ожидал увидеть.