– Какого хрена ты делаешь? – прошептал Крис.

Стив поднял глаза.

– Меня посадят в тюрьму, – угрюмо проговорил он.

– Ты уже в тюрьме, – ответил Крис.

Стив покачал головой:

– У нас тут загородный клуб по сравнению с государственной тюрьмой штата. Ты знаешь, что они там делают с мужиками, мотающими срок за убийство детей? Знаешь?

Крис чуть улыбнулся:

– Они сделают из тебя общественную шлюху?

– Считаешь это чертовски смешным?! Ведь через три месяца ты можешь оказаться в той же долбаной лодке. – Стараясь сдержать слезы, Стив прерывисто дышал. – Иногда тебя просто избивают, а надзиратели отворачиваются, поскольку считают, что ты это заслужил. Иногда дело доходит до убийства. – Он поднял серебристый обломок лезвия, сверкнувшего в полумраке камеры. – Хочу избавить их от такой необходимости.

Одуревший ото сна Крис не сразу понял, о чем говорит Стив.

– Ты не можешь так поступить.

– Крис, – пробубнил Стив, – пожалуй, это единственная вещь, на какую я способен.

Крис вдруг вспомнил, как Эмили пыталась объяснить ему свои чувства. Я вижу себя нынешнюю и представляю, кем хочу стать через десять лет. Но я не понимаю, как мне добраться отсюда туда. Крис смотрел, как Стив поднимает трясущуюся руку с дрожащим, как язычок пламени, лезвием, затем спрыгнул с койки и, чтобы привлечь внимание надзирателя и сделать для своего друга то, что не сумел сделать для Эмили, принялся колотить по прутьям решетки, пронзительно крича.

По тюрьме поползли слухи, всепроникающие, как мошкара. Игнорировать то и другое было бы невозможно. На следующий день к завтраку все знали, что Стива отправили в камеру для самоубийц в зону строгого режима, где за ним следит видеокамера из контрольного пункта. Ближе к ланчу шериф увел его в здание суда, где ему был объявлен вердикт присяжных.

После половины четвертого в камеру Криса вошел один из надзирателей и принялся собирать вещи Стива. Крис отложил книгу, которую читал.

– Суд закончился? – спросил он.

– Да. Виновен. Приговорен к пожизненному.

Крис смотрел, как надзиратель собирает обломки пластмассовой ручки лезвия. Закрыв голову подушкой, он разрыдался, как не плакал с того дня, как его привезли в тюрьму. Он не спрашивал себя, плачет ли он из-за Стива или из-за себя самого – из-за того, что он совершил, или из-за того, что непременно случится.