Еще несколько минут я спотыкаюсь о торчащие корни и натыкаюсь на деревья, а потом останавливаюсь. Я заблудилась, меня, как в детстве, охватывает необъяснимый страх. И тут в темноте что-то вспыхивает. Одинокий мерцающий огонек. Я продираюсь к нему, как лодка сквозь бушующее море. В лесном пологе над головой появляется просвет, в него просачивается жутковатое серебристое лунное сияние, и из тьмы появляется Оливия. Я останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки. На ней по-прежнему платье подружки невесты и бальные перчатки, хотя она уже в балетках, а не на каблуках. В руках у нее незнакомый мобильник – наверное, тот самый, который она скрывала. Она выключает фонарик, погрузив нас в еще более кромешную темноту, и кладет его на выступающий сук.
В воздухе ощущается такое напряжение, словно от натянутых тонких электрических проводов, которые шипят и искрят.
– Ты готова ответить на вопросы? – спрашиваю я.
– И никакой светской беседы? – В голосе Оливии притворное разочарование. – Прекрасно. Давай сразу к делу. По-твоему, как давно я знаю про книгу Оскара?
Упоминание Оскара застигает врасплох – мне требуется время, чтобы понять вопрос.
– Что?
– Он сказал тебе, что я недавно узнала про книгу. Это ложь. Я знала про нее много лет. По сути, мы написали ее вместе.
Глухой удар сердца. Я ей не верю:
– Нет.
– Да.
Я закрываю рот, потому что мое отрицание похоже на отлив, неконтролируемый инстинкт. Если Оскар врал с самого начала отношений, то вполне мог делать это до конца.
– Поздние возвращения, отлучки по работе… Всё это время он был со мной.
Мир рушится до основания, я лечу в пропасть.
– У тебя с ним роман?
– Нет. У него был роман
– Но зачем?
Она смеется:
– Ты хоть представляешь, сколько ему платят в «Харриерс»?
Я не спрашивала. Было противно, что он меня предал, и плевать на эти деньги. Я до сих пор не знаю, сколько. Потому что ни за какие деньги не смогу причинить кому-то боль, как Оскар.