Тотчас после этого дверь резко распахнулась и в помещение влетел бледный как полотно Аоки:
– Главный следователь Киба! Рё… Рёко исчезла!
– Что?! А что с конвойным?
– Он без сознания, получил удар по голове! Комната пуста, как скорлупка цикады!
– Скверно… – Кёгокудо поднялся со стула. – Кибасю! В этом здании ведь нет младенцев?
– Был ребенок, родившийся позавчера, но… нет, я точно объяснил ситуацию и дал распоряжение перевести мать и ребенка в полицейский госпиталь… Эй, в чем дело?
– Ну… – пролепетал Аоки.
– Что «ну»?!
– Ливень был таким сильным, и медсестра сказала, что, может быть, лучше подождать один день…
– Вот же кретин… Живо иди и проверь их! Если с ребенком что-нибудь случится, у нас у всех будут большие неприятности! – Он повернулся к другим офицерам и в ярости заорал: – А вы тут что ворон считаете?! Немедленно перекройте все выходы из этого здания! Ее ни в коем случае нельзя упустить! И чтоб мимо вас даже щенок наружу не выбежал!
Полицейские ринулись вон.
Воспользовавшись беспорядком и смешавшись с ними, я тоже выскользнул из комнаты.
Рёко… я должен был увидеть Рёко.
Я должен был во что бы то ни стало встретиться с ней.
Я промчался вниз по лестнице, мимо лаборатории и точно так же, как совсем недавно, выбежал на улицу.
Дождь хлестал так, словно прорвался купол неба. Где-то по пути с меня слетели больничные тапочки. Босой, я бежал, поднимая с дороги брызги жидкой грязи, – в точности как в тот день, когда, попав под артиллерийский обстрел, метался в попытках спастись, петляя и пригибаясь к влажной болотистой земле. Стоит обернуться или выпрямиться во весь рост – и я мертвец.
Я обежал по широкой дуге педиатрический корпус. Миновал снаружи сцену трагедии – библиотеку, которая никогда не была настоящей запертой комнатой.
В