Быстро освободилась от оков платья, плотных колготок и белья. Осмотрела себя в зеркале, хотя раньше стыдливо отводила взгляд. Собственное обнаженное тело – грязь и грех, растерянность и тревога. Но теперь она смотрела и видела, что ничего страшного в ней нет. Немного полежав в ванне, собравшись с силами, как перед прыжком в воду, она положила руку между ног, где кожа была особенно мягкой и слегка влажной. Ее рука и пальцы одеревенели.
Грейс открыла кран и легла под него, раздвинув ноги. Струя попадала именно в ту точку, которая вчера горела и пульсировала под ее пальцами. Она отпрянула, испугавшись, спутав приятное чувство с болью. Оно и походило на боль, однако не ту, которую она испытывала, стоя коленями на горохе, не ту, что ощущала в боку и легких, когда без остановки бежала не первую милю. Это была высвобождающая боль. Она еще раз легла под струю и вцепилась зубами в руку, чтобы не издать ни звука. Боль перетекала в наслаждение, и оно медленно, но неумолимо нарастало. Идеальный мир накрыл ее с головой – мир, где нет правил, учебы, тренировок, испытаний. Отца. Была только она и пульсация клитора, о существовании которого еще вчера она не подозревала. Дыхание участилось, стало тяжелым, рваным. Она задержала его, в страхе спугнуть приближающееся наслаждение. Вся энергия, ранее распределенная по ее телу, стекалась в одну точку, оставляя за собой выжженное поле. Каждая мышца в теле, даже самая маленькая, затвердела, напрягалась. И это всепоглощающее, пьянящее чувство не торопясь ширилось, усиливалось. Тело окутало теплом. И случился взрыв. Все померкло, стихло, исчезло – энергия, что собиралась в одной точке, мигом расплескалась по телу, и не осталось ни единой мысли, ни единой преграды. Содрогнувшись, она промычала себе в руку, с силой прикусив кожу. Она стала ничем, она стала никем в бесконечном пространстве. Она готова была умереть от счастья. Она готова была умереть от боли.
Когда удовольствие выцвело, она села, прижав колени к груди, свернувшись калачиком посреди ванны. После яркого и сильного чувства наслаждения, к которому она так стремилась, наступило еще более яркое и сильное чувство вины. Оно пожирало ее плоть и душу, затягивалось удавкой на шее, не собираясь оставить ни складки кожи, ни мысли. Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших, и в душах ваших, которые суть Божии[57].
Ее било мелкой дрожью. Она отчаянно пыталась согреться, повышая градус воды. Греховное тело покрылось мурашками. Спрятав лицо в ладонях, она без остановки выдавливала в них лишь одно слово –