– Знаю.

– Я хочу этого уже очень давно.

– И что же, ты наконец научился просить?

– Пожалуйста, Грейс, – шепнул он. – Прошу. Пожалуйста, пожалуйста…

Она придвинулась вплотную к нему, задев его дыханием, и кивнула.

Голова пошла кругом от внезапного сладостного прилива, но на миг он остекленел – разрешение поставило его в неожиданный тупик. Дрожащей рукой он коснулся ее щеки, убрал темную прядь с лица, накрыл ее губы своими, робко и нежно нашел кончиком языка ее язык. Когда он целовал ее впервые, она не сопротивлялась, но и не отвечала, сейчас же она двигалась ему навстречу, изучала его так же, как и он ее. Он целовал ее с мастерством и в то же время неопытностью. Рядом с ней он вел себя как пятилетний мальчишка, что дергал понравившуюся девочку за косички, и он мучил ее слишком долго, непозволительно жестоко в тщетной, злобной попытке оттолкнуть, отвратить от себя, понимая, что он не заслуживает и никогда не заслужит ее. Но вот он пылал в свежести ее рта, гладил по скулам, спускаясь к шее, где трепетно бился пульс. Темнота под веками шла кругами, он летел – все несся в пропасть и хотел нестись вечно. Она потянула молнию его куртки и расстегнула, ладонь прижалась к сердцу, и то забилось еще быстрее, готовое выпрыгнуть из груди, – там, под ее перчаткой, все горело, жар лился по телу, в низ живота – так сладко, что он простонал ей в рот и резко отпрянул, словно ужаленный.

– Это слишком, да? – спросила она.

Он запустил руки в волосы и потянул. Ее бледные губы зацвели, и он едва не взорвался от этого взрослого, глубокого и пугающего чувства к ней – потребности, смертельной нужды быть рядом.

– Слишком хорошо. Да.

Быстро вернув себе ясность мысли – по крайней мере, так ему показалось, – Грейс поспешила вперед. Он нагнал ее на все еще подкашивающихся ногах, с горящими щеками и колотящимся сердцем – его знобило и трясло.

– Перестанешь курить, и, возможно, я позволю поцеловать себя еще раз.

– Вот как?

– Вот так.

Если бы она только знала, чего стоила ему каждая сигаретка, что после отъезда Ники он позорно вымаливал то у санитаров, то у других пациентов.

– Не играй со мной, Грейси, пожалуйста.

Он впервые назвал ее так, как это делал Фред, ощутив, как онемели пальцы, как пересохло в горле, приготовившись к тому, что она полоснет его взглядом.

– Я никогда не играла с тобой, Майкл Парсонс, – ответила она в суровой манере, в какой умел говорить лишь ее брат и отец.

– Разве? Что же ты, по-твоему, сейчас делаешь?

В ее глазах сверкнула непривычная живая веселость, и несвойственным ей сомневающимся тоном она ответила: