– Флиртую.
– Значит, я все же подходящий объект для флирта?
Она остановилась, положила записку с номером телефона во внутренний карман его куртки и заботливо застегнула молнию, поправив ворот так, чтобы он не замерз. Никто не делал этого для него, и его сердце затрепетало от благодарности и нестерпимой нежности к ней.
– Позволишь мне нарисовать тебя?
– Не думала, что тебе нужно разрешение.
– Попозируешь для меня?
– Обнаженной?
Эта мысль заставила кровь снова предательски схлынуть в низ живота. Он усмехнулся, покачав головой.
– Нет, так не смогу…
– Странно, а мне казалось, у тебя вполне неплохо выходит.
Он прикусил щеку, вспомнив ту постыдную в своей нелепости – всего одну – попытку нарисовать Грейс Лидс в чем мать родила.
– Как он назывался? – прищурилась она, как бы вспоминая.
Что без тебя просторный этот свет? Ты в нем одна. Другого счастья нет [61].
– Не помню, – на грани слышимости соврал он. Никогда не умел кривить душой.
– Хорошо. Значит, одетой. Но почему рисунок? Почему не фотография?
– Как там говорится? Когда рисуешь что-нибудь, оно живет. А когда фотографируешь, умирает [62].
Она долго смотрела на него, словно не понимала, как и почему он осмелился это сказать, и где-то там, в глубине, проскользнул
Она нашла на земле длинную палку, наклонилась и, прищелкнув языком, обратила на себя внимание Министра, кинула ему. В этот миг она походила на воительницу, богиню, словно все живое было создано ею и подчинялось ей.
– Стайн больше не пристает ко мне, и это твоя заслуга, – сказал он, пытаясь унять дрожь в руках. – Та фотография… Где ты ее нашла?