— После внезапной смерти редактора газеты ко мне пришел ее администратор, мой старый знакомый американец Петр Шувалов, кстати, женатый на младшей дочке Шаляпина, и стал уговаривать меня взять газету в свои руки, стать ее редактором.
Если честно, то «Русская мысль» в то время была от меня далека. С русской эмиграцией я не была особенно близка, ее плохо знала, газету не читала, она мне виделась узкопровинциальной. Да и новости черпала из газет на разных языках. Шувалову мы с мужем отказали. Он повздыхал, повздыхал и сказал: «Тогда мне придется ее закрыть». И я решилась, подумала, что газета все еще нужна второй эмиграции. И потом мне приятно, что старшие коллеги Слоним, Струве хотели, чтобы я взяла дело в свои руки. В общем, очертя голову, ведь я никогда не делала журнал там или газету, бросилась в этот омут. Первым делом в газете я открыла свободную трибуну. Это не всем нравилось. К примеру, за то, что я напечатала Жореса Медведева, меня побранил Александр Исаевич, бывший в то время уже на Западе. Да и многие бранились, не привыкли к такой плюралистической газете, где оппоненты могут свободно высказывать свои суждения.
С коллективом у меня были чудесные отношения, работали мы без склок и ругани. Это в основном были старые эмигрантские дамы, которые получали мизерную зарплату и трудились во имя дела. Но когда в штате газеты появились сотрудники, представители вашей эмиграции…
— …Да, да, третья, то тут я растерялась.
Авторы требовали, настаивали, чтобы газета публиковала все, что они приносили, иногда это были материалы огромного размера. В общем, я была очень рада освободиться от всего этого. Я отказалась даже от почетного директорства.