– Этот пароход был ведь построен в Германии в 1925 году. Он назывался «Берлин» и первоначально был предназначен для круизов из Германии в Нью-Йорк на той же линии, что и «Титаник»…

– Совершенно верно. Мы приехали во Внуково, где нас уже ждал правительственный самолет. Кроме Сороки, Емельянова и меня летел начальник транспортного отдела Генпрокуратуры, еще два-три генерала, один полковник, а также ряд должностных лиц Министерства морского флота СССР. Рассвет 1-го сентября мы встретили на высоте 10 тыс. метров. Сорока объявил совещание, которое провели в имеющемся на борту небольшом зале заседаний. Было сказано, что вечером 31 августа «Адмирал Нахимов» вышел из Новороссийска курсом на Сочи. Вблизи мыса Дооб его протаранил сухогруз «Пётр Васёв». Все сошлись во мнении, что судя по всему имело место нарушение Правил предупреждения столкновения судов. В аэропорту Новороссийска нас ждали машины, которые доставили нас в горком партии, где должна была заседать правительственная комиссия. Руководителем комиссии был назначен Гейдар Алиев – первый заместитель Председателя Совета Министров СССР. Но мне это было неинтересно – я был полон желания попасть на место катастрофы. Что-то мне подсказывало, что нужно быстрее попасть на оставшийся на плаву сухогруз «Пётр Васёв», который шел из Канады с грузом ячменя. Необходимо было как можно быстрее изъять документацию, в которой содержалась судовая информация о курсе судна и отдаваемых капитаном командах. Мне повезло, что со мной поехал сотрудник центрального аппарата КГБ СССР, причем в прошлом штурман – а для меня это была первая морская катастрофа. В порту шли спасательные работы. Нас направили на нужный причал, где нас ждал катер. Когда мы отплыли, навстречу нам стали попадаться такие же небольшие судна, которые доставляли всплывшие на поверхность трупы – они лежали прямо на палубах. Всех спасшихся подобрали еще ночью. В районе места катастрофы было заметно масляное пятно, в котором плавали какие-то обломки. Здесь же стоял «Пётр Васёв», команда которого тоже участвовала в спасательной операции и доставала трупы. Попасть на палубу оказалось нелегко. На судне уже находились пограничники во главе с офицером-армянином, который поинтересовался, кто мы такие. Он связался с берегом и получил «добро». Но когда спустили трап, он оказался над нами выше примерно на метр. А волнение было три балла, то есть в качку нужно было прыгнуть и уцепиться за трап. Со второго раза мне это удалось, и мы поднялись на палубу. Прежде всего требовалось изъять ленту курсографа и ленту реверсографа (устройство регистрации манёвров) плюс судовой журнал – черновой и чистовой (я этого не знал, и мне подсказал товарищ из КГБ – как выяснилось впоследствии, это имело огромное значение). Я сразу пригласил капитана судна Виктора Ткаченко. Держался он очень уверенно и сразу заявил, что виновны судоводители «Нахимова». «Я двигался, не меняя курса», – заявил он. У него стоял солидный компьютер – «Пётр Васёв» был оснащен японской системой автоматической радиолокационной прокладки курса (САРП). Ткаченко стал демонстрировать, что двигался только по прямой. Я тут же записал его показания на диктофон и потребовал изъять курсограф, на что он возразил, что до захода в порт согласно правилам не может его отдать. Тогда я приказал поставить возле прибора часового с автоматом, чтобы никто не трогал ленту. Поскольку распоряжается на месте происшествия следователь. После этого мы занялись изъятием бортового журнала – чистового, чернового и копии в машинном отделении. Всё это я узнал от моего коллеги из КГБ – он оказал мне неоценимую помощь, указав, где и что изымать. Мы также осмотрели три или четыре трупа и зафотографировали носовые повреждения. Как выяснилось позднее, сухогруз имел бульб – каплевидный выступ носа ниже ватерлинии для улучшения ходовых качеств, которым он как тараном пронзил борт «Нахимова» по миделю (по центру), оставив пробоину размером 80 кв. м, так что «Нахимов» лег на правый борт и пошел ко дну практически мгновенно. В конце дня сухогруз встал у пирса под разгрузку, а мы вместе с понятыми вскрыли приборы и изъяли ленты. Таким образом, мы спасли информацию, которую могли уничтожить.