Рядовой русский воспринимает сеть правил и норм, которой опутана его жизнь, как нечто само собой разумеющееся. Иногда они его раздражают, но в общем кажутся столь же естественными, как солнце и луна. Американцу советская жизнь часто напоминает жизнь в армии, и не только на работе, но даже во время отпуска.

В одно солнечное июньское утро главный врач санатория Яункемери под Ригой, столицей Латвии, рассказывал о режиме отдыха и лечения, рассчитанного на 24 дня. Вся программа и диета были разработаны научно-исследовательским институтом в Москве и применяются по всей стране — явление, поистине ошеломившее меня. Один из отдыхающих, Иван Сафронов, крепкий румяный человек, участник войны, занимающий тепленькое местечко в комиссии народного контроля в Ташкенте, подтвердил, как школьник, что на пляж запрещено ходить без справки от медсестры и что эту справку он должен предъявлять персоналу, дежурящему на пляже. Хотя ему страшно хотелось поплавать в прохладном Балтийском море, он торжественно заверил, что ни разу не выкупался в морской воде с тех пор, как началось его лечение горячими серными и грязевыми ваннами. Этот «отдых», хотя и обошелся Сафронову дешево (64 доллара за 24 дня, так как большую часть стоимости путевки оплатил профсоюз), вряд ли можно было назвать «разгулом» — подъем в 7.30 утра, коллективная утренняя зарядка, завтрак, медицинские процедуры, предписанная прогулка на пляж (все по часам); второй завтрак, свободный час, затем обязательный тихий час в комнате; полдник, коллективные культурные мероприятия или экскурсии; ужин, предписанная вечерняя прогулка, кинофильм или концерт, стакан кефира в 10 часов вечера. («Мы даем его всем, считая его как бы лекарством», — заявил главный врач). В 11 часов вечера свет выключается и двери санатория моментально запирают.

«А что, если кто-нибудь придет поздно, после 11?» — спросил я. Сафронов, главный врач и мой официальный сопровождающий-латыш — все покачали головой. Врач сказал, что никто не возвращается поздно, намекая на то, что последствия известны всем, а чиновник-латыш, чтобы устранить всякие сомнения по этому поводу, рассказал: «Я знаю один случай, когда человек вернулся поздно, и у него были неприятности, — сказал он. — Его отправили домой. Было послано сообщение по месту работы. После этого он больше не может рассчитывать на получение профсоюзной путевки». Я поверил этому рассказу, но, зная русских, думам, что всегда есть немало людей, которые находят способ обойти этот «комендантский час». В летних лагерях для юных пионеров режим так же подробно расписан от утреннего подъема до отхода ко сну, и времени на то, чтобы просто поболтаться, остается очень немного. На лыжной базе в Домбае, на Кавказе, я узнал, что для начинающих была разработана полная двухнедельная программа, построенная таким образом, чтобы первые два дня они проводили вдали от горных трасс — получали снаряжение, узнавали его назначение, учились его надевать и слушали лекции по теории ходьбы на лыжах. Только потом начиналась практика (все курсы строго придерживаются обязательного сочетания теории и практики). Объявления, наклеенные на специальных досках по всему городу, призывают молодежь пройти четырехмесячные курсы, чтобы стать продавцом в булочной, или пятимесячные, чтобы выучиться на кассира, или восьмимесячные, чтобы стать водителем. Время обучения распределяется между теоретическими занятиями и практикой на месте работы. Я так и не смог понять, почему это занимает так много времени. Друзья объяснили мне, что теоретическая часть занятий на многих таких курсах скучная, бессмысленная и часто содержит лекции по марксизму-ленинизму и истории партии.