— Многие ли ученые вашего возраста и с вашим уровнем образования верят так, как вы? — спросил я.

— Многие, — кивнула она. — Как и я, в церковь они не ходят, но они веруют.

— Почему? — спросил я.

— В основном, потому, что они чувствуют разочарование пустотой нашей жизни здесь, пустотой современной жизни. Религия дает что-то, за что можно держаться. Я чувствую именно так.

Владимир Осипов, славянофил-диссидент, писал, что некоторые представители интеллигенции среднего поколения обратились в последние годы к религии вследствие идеологической пустоты, образовавшейся в результате кампании десталинизации, проводившейся Хрущевым в конце 50-х и начале 60-х годов. «Все мы, впоследствии ставшие еретиками, в ранней юности были сталинистами», — писал Осипов. Без Сталина, по его словам, они почувствовали себя потерянными. Мне трудно судить, насколько широко разделяют люди взгляды Осипова или упомянутой мной женщины-ученого, однако я не думаю, что среди научных работников так уж много новообращенных, пусть даже и не слишком соблюдающих религиозные обряды. Большинство из тех, с кем я беседовал, обратило свои взоры на православную церковь как на хранилище русской культуры, как на связующее звено с прошлым, наследия которого они были насильственно лишены.

Весьма любопытны отношения между церковью и партией. Жестоко преследуемая в 20-е и 30-е годы, вновь вызванная к жизни Сталиным в годы Второй мировой войны с целью возрождения русского патриотизма, а затем сурово подавляемая Хрущевым православная церковь пошла на нелегкое соглашение с правительством Брежнева. В течение всей русской истории отцы православной церкви способствовали укреплению светской власти, поскольку учили свою паству подчиняться государству; то же происходит и в настоящее время. Патриарх Пимен и другие духовные лица в России произносят обязательные проповеди, прославляющие советскую политику внутри страны и за рубежом. Церковь жертвует миллионы рублей в Советский комитет защиты мира и на другие коммунистические мероприятия. Эта тактика помогла церкви сохранить свое существование и привлечь 30 млн. верующих, что вдвое превышает число членов коммунистической партии в стране; однако эти цифры не показательны, так как условия церкви ставит партия, а не наоборот (другие, менее значительные церкви, например, римско-католическая церковь в Литве или баптистские общины в различных районах страны гораздо более активно боролись за самоутверждение и потому подверглись гораздо большим репрессиям).

Партия молчаливо признает, что православие — важный элемент в тщательно подбираемой идеологической смеси, обеспечивающей лояльность граждан, а значит, и единство Советского Союза, что это — жизненно важный элемент русского национализма. Однако на церковь накладывается масса ограничений: священникам разрешается проводить канонические богослужения, но запрещается читать проповеди или вербовать прозелитов; в новых городах церквей не строят; в некоторых старых районах, например, на Западной Украине, существующие церкви сносят; священника, откровенно высказывающего свои взгляды, лишают сана или наказывают; священнослужителей не хватает. Ректор Загорской духовой семинарии рассказал нашей группе иностранных корреспондентов, что в стране имеется четыре православные семинарии, насчитывающие тысячу будущих священнослужителей, и что каждый год конкурс в этих учебных заведениях достигает четырех человек на место, но власти не соглашаются на увеличение количества мест. Диссидентов типа Солженицына до глубины души возмущает такое приспособленчество церкви и помыкание ею со стороны партии. В 1972 г. Солженицын послал патриарху Пимену полное упреков письмо, в котором он обвинял церковь в том, что она бросила свою паству на произвол судьбы и допускает снос божьих храмов или их разрушение от небрежения, что церковь стала послушным орудием в руках атеистического государства. Некоторые священники, лишенные сана за отказ подчиниться указаниям партии, основали «подпольные монастыри» для наиболее ортодоксальных верующих. Об этом рассказал мне один западный священнослужитель, у которого были тесные связи среди русских. По его словам, один такой монастырь состоял целиком из ученых.