Эту ностальгию по русской старине сумел уловить поэт Иосиф Бродский, выразивший ее в прекрасном стихотворении «Остановка в пустыне»:

Из этих старых запахов самый незабываемый — запах воскурений в православной церкви во время службы, и православию принадлежит главенствующая роль в возрождении русского национализма. В течение веков на церковь была возложена особая миссия — быть на страже русской культуры. Иностранцу, привыкшему видеть в Советском Союзе страну воинствующих атеистов, трудно представить себе, какой притягательной силой обладает служба в православной церкви по большим праздникам, например, в пасху. Я был удивлен, когда увидел, что около старых соборов толпятся в основном молодые люди — лет около двадцати, — стремящиеся хоть краем глаза заглянуть внутрь и посмотреть на все это великолепие. Но тот, кто знает Россию, понимает, что церкви представляют собой жемчужину русского искусства.

Однажды в страстную субботу мы с Энн оказались во Владимире в тысячной толпе, увлекавшей нас к собору. Владимир когда-то, в средние века, был столицей России, теперь же это провинциальный город с величественным, украшенным каменной резьбой Успенским собором — зданием XII века, безмятежным под своими красивейшими куполами и ритмично повторяющимися круглыми арками. Мы ехали во Владимир на машине; дорога шла по ровной местности, через едва начавшие зеленеть поля, простирающиеся к востоку от Москвы. Мы остановились у придорожного деревенского дома и стали наблюдать, как крестьянка, энергично работая сильными руками, месила тесто для традиционного пасхального кулича. Она уже сделала пасху, жирную вкусную смесь из сладкого творога, масла и изюма и покрасила пасхальные яйца в яркий желтовато-коричневый цвет, сварив их в воде с луковой шелухой. Позднее мы видели, как старушки приносят эту праздничную еду в собор для освящения. При мерцающем свете свечей они раскладывают свои куличи и пасхи на длинном узком столе и украшают каждое блюдо цветами. Согласно пасхальному ритуалу, принятому в православной церкви, русские встречают пасху всенощной: эта церковная служба начинается в субботнюю полночь и длится несколько часов. Во Владимире местные власти организовали в это время в парке недалеко от старого каменного собора танцы на открытом воздухе явно с целью отвлечь молодежь. Но эта мера подействовала только временно. К 11.30 танцы кончились, и три-четыре тысячи молодых людей направились к собору, но, не дойдя до него, натолкнулись на кордон милиции и дружинников, не пропускавших их дальше. А внутри, где находились и мы, происходила церемония Христова Воскресения, придавшая собору какое-то таинственное мистическое очарование. Собор сиял: лес свечей освещал бесчисленные иконы в золотых и серебряных окладах, зацелованные верующими. Бородатые попы в золоченых ризах размахивали кадилами или расхаживали среди прихожан, держа в руках библию, богато украшенную жемчугом и драгоценными камнями. Монотонность литургии и меланхолические, неземные голоса хора, раздававшиеся где-то высоко, под куполом собора, производили гипнотическое действие. Прихожане вытягивали шеи, чтобы рассмотреть хор и взглянуть на резной иконостас в стиле барокко или всемирно известные фрески Андрея Рублева. Это было истинно русское зрелище, проникнутое чисто восточным, византийским стремлением сделать ритуал красивым, величественным, чтобы настроить мысли на религиозный лад, в отличие от западной протестантской церкви, взывающей к совести каждого отдельного человека. Скамей в соборе не было, и его заполняли сотни прихожан, которые, стоя, терпеливо смотрели, ждали, слушали в течение двух или трех часов. По мере приближения кульминационного момента в церкви стало так тесно, что я не мог ни пошевельнуться, ни продвинуться хотя бы на несколько сантиметров. И все же было что-то успокаивающее в этом присутствии множества людей, в завораживающем бормотании священников, нараспев читающих молитвы, и в тихом потрескивании восковых свечей, горящих перед иконами. Свечи усиливали объединяющее воздействие службы. Люди покупали их у входа в церковь и затем передавали вперед, дотрагиваясь до плеча стоявших перед ними, и свеча переходила из рук в руки; одновременно топотом передавалось указание стоящего далеко от иконостаса владельца свечи, перед какой именно иконой он хочет ее зажечь.