Мне приходилось слышать, как Сахаров, обладающий достаточным чувством юмора, чтобы посмеиваться над трагической ситуацией «пророка в своем отечестве», шутил по поводу того, что с ним обращаются как с полу святым, полупомешанным сектантом. Он трезво оценивал ограниченность и своего собственного влияния, и влияния созданного им в 1970 г. вместе с двумя другими физиками Комитета защиты прав человека и шутливо называл его «пиквикским клубом», намекая на беспомощность этого комитета. Некоторые жители Запада, встречавшиеся в Москве с Сахаровым, возвращались удивленные тем, что такое мощное государство, как Советский Союз, относится к Сахарову как к человеку, представляющему политическую угрозу. Некоторые откровенно недоумевали по поводу того, как такой мягкий человек мог навлечь на себя в 1973 г. гнев (хорошо организованный) советского общества. В этом недоумении сказывается недооценка силы сахаровских еретических взглядов и ревностности, с которой коммунистическая партия охраняет свою монополию на социальное мышление. Бросить вызов этой монополии, как сделал Сахаров, значит угрожать самим основам системы, поскольку, если принять, что в наше время инженеры и хозяйственники могут управлять экономикой, а администраторы и чиновники — руководить государством и дипломатией, не нуждаясь в идеологическом руководстве, существование партии лишается смысла, а ее власть — законности. Именно это вызывает столь яростную реакцию партии на сахаровскую идеологическую оппозицию.

Усиление с течением времени радикализма взглядов Сахарова, отражающее его растущий пессимизм в связи с невозможностью реформ внутри системы, обострило конфронтацию. Кроме того, значительное влияние на Сахарова оказала его вторая жена Елена Георгиевна Боннэр, активная диссидентка армяно-еврейского происхождения, мать которой провела 16 лет в лагерях. Елена Боннэр и Сахаров поженились в 1971 г., и страстность ее натуры частично передалась его инакомыслию. В 1968 г., будучи одним из крупнейших ученых государства, Сахаров начал выступать со своими личными протестами; первым из этих выступлений явилось написание меморандума, тщательно обоснованного философского документа, в котором ученый систематизировал свои доводы в пользу разрядки и большей интеллектуальной свободы. В меморандуме осуждались «мерзость сталинизма» и влияние неосталинистов, однако критика советских репрессий уравновешивалась критикой капитализма и американской политики и особенно подчеркивалась «глубоко социалистическая» точка зрения Сахарова. Тем не менее за этот меморандум Сахаров в 1968 г. был отстранен от атомных исследований. Однако его идеи получили широкое распространение, и его престиж высоко поднялся среди ученых-либералов, из среды которых он выдвинулся как наиболее отважный их представитель. Начиная с 1968 г., Сахаров многократно поднимал голос протеста против преследований диссидентов, помещаемых в психиатрические больницы; секретно осуждаемых и заключаемых в тюрьмы армян, выступающих за национальный сепаратизм; евреев, желающих эмигрировать; нонконформистских баптистов, преследуемых за то, что они дают своим детям религиозное воспитание. Он участвовал (за что был задержан милицией) в демонстрации протеста у ливанского посольства против убийства израильских спортсменов на Мюнхенских олимпийских играх в 1972 г. И за каких-нибудь 5 лет один из самых заслуженных ученых страны превратился в парию, но его осуждение советского общества становилось все более резким и приобретало все большую широту. «В общем я скептически отношусь к социализму», — заявил Сахаров в июле 1973 г. в интервью корреспонденту шведского радио Олле Стенгольму (это интервью послужило причиной изгнания Стенгольма из СССР и привело к открытию в прессе кампании против Сахарова). «Я не нахожу, что социализм внес что-либо новое в теоретическом плане или обеспечил лучший социальный порядок… Мы сталкиваемся с проблемами того же рода, что и капиталистический мир: преступность и отчуждение. Разница заключается в том, что наше общество представляет собой крайний случай с максимальным отсутствием свободы, максимальной идеологической жесткостью и — что является наиболее типичным — с максимальными претензиями на то, что оно является наилучшим обществом, хотя это безусловно не так», — говорил Сахаров. Ранее, в ряде заявлений, он выступал за широкие реформы, основой которых, по его мнению, должны были быть: система выборов с выдвижением нескольких кандидатов, создание газет и издательств, свободных от диктата партии и государства, децентрализация управления экономикой, развитие частного сектора обслуживания, отмена контроля партии над назначением на высшие должности и откровенное признание отрицательных аспектов советской жизни. Сахаров разоблачал хваленую советскую систему бесплатного образования и медицинской помощи как «экономическую иллюзию», основанную на мизерной оплате труда врачей и учителей, и крайне низкий уровень и образования, и медицинского обслуживания; он осуждал «губительное» влияние иерархической классовой структуры, при которой партийно-государственная элита пользуется «открытыми и скрытыми привилегиями», такими, как лучшие школы, клиники, специальные магазины и «система дополнительной зарплаты в специальных конвертах»; он протестовал против «милитаризации экономики», представляющей угрозу миру, так как «в СССР часть национального дохода, идущая на военные нужды, выше, чем в любой другой стране — более 40 %».