В ходе обсуждения доклада Сергей Зенкин высказал сомнение в том, что названные расхождения с оригиналом в самом деле столь значимы; он, в частности, попросил докладчицу назвать другие случаи прозаических переводов поэтических цитат в литературно-критических статьях; однако в том-то и дело, что подобных случаев в статьях Пушкина нет: тех поэтов, которые ему нравились (например, Сент-Бёва), он цитировал в оригинале. Напротив, Андрей Немзер поддержал докладчицу и указал, что анализируемый перевод из Гюго следует вообще рассматривать не столько в ряду переводов, сколько в ряду памфлетов: примерно в той же манере Пушкин в антибулгаринских статьях пересказывал содержание романов Булгарина.

Доклад Екатерины Ляминой назывался «Еще об источниках пушкинского отрывка „Гости съезжались на дачу…“»[343]. Об обстоятельствах создания этого текста известно немного, даже дата его написания (1828–1830) определяется приблизительно, а композиция сохранившихся отрывков зависит от воли публикатора. Историки литературы не раз пытались объяснить, почему Пушкин не завершил этот набросок; докладчица предложила свою версию ответа: не завершил потому, что текст этот представляет собой целый резервуар различных тематических пластов и сюжетов. Некоторые из этих пластов и сюжетов нашли более полное развитие в других пушкинских произведениях: история «ветреной» и страстной молодой дамы продолжена в отрывке «На углу маленькой площади…», размышления о древнем русском дворянстве — в «Езерском», изображение светского общества — в сочинявшихся примерно в то же время последних главах «Евгения Онегина». Структурная гетерогенность анализируемого наброска очевидна, однако, сказала докладчица, одна из многочисленных составляющих этого сложного целого до сих пор не привлекала к себе специального внимания исследователей. Эту составляющую докладчица обозначила в самом общем виде как некоторые стереотипы европейской россики. К их числу принадлежит, в частности, изображение Невы и прелестей северной летней ночи, а также рассуждения о русских женщинах, их внешнем типе и темпераменте. Если для других фрагментов рассматриваемого текста можно указать — по крайней мере предположительно — реальные светские прототипы, то в данном случае прототипом, если можно так выразиться, становятся многочисленные тексты европейских путешественников (от Казановы до Жермены де Сталь); именно за них представительствует выведенный в тексте «путешествующий испанец», для которого реального прототипа не находится. Введение в текст общих мест россики расширяло контекст светской повести — но одновременно, по-видимому, делало проблематичным ее продолжение. Развивать все направления разом оказалось невозможно, пришлось выбирать, и те заготовки, где активно разрабатывались мотивы, пришедшие из россики, так и остались в черновиках.