Елена Земскова выступила с докладом на тему «Классовый подход к художественному переводу в первой половине 1930‐х годов». Докладчицу интересовали те эпизоды дискуссий о переводе, в которых на первый план выходило обсуждение «идеологической насыщенности» перевода. Обычно считается, что об «идеологии» уместно говорить лишь применительно к так называемому «реалистическому» переводу. Однако, как показала докладчица, в середине 1930‐х годов «идеологическому» истолкованию подвергался и перевод «буквалистский». Так, А. А. Смирнов в теоретическом разделе статьи о переводе в «Литературной энциклопедии» (1934) долго рассуждал о том, как классовое сознание переводчика влияет на выбор методов перевода: если в капиталистическом обществе переводчики — именно в силу своей классовой ограниченности — легко вступают на путь фальсификаций, писал Смирнов, то в социалистическом обществе эта опасность им не грозит. Отсюда делался вывод, что новые русские переводы Шекспира (а Смирнов был главным редактором собрания сочинений Шекспира, готовившегося в это время) прогрессивней, чем переводы их предшественников. Самое пикантное состоит в том, что в числе этих более прогрессивных и более точных переводчиков была названа Анна Радлова (чьи переводы как раз особой точностью не отличались). Другой пример «идеологизации» буквалистского перевода — предисловие Е. Ланна к переводу диккенсовских «Посмертных записок Пиквикского клуба», выполненному им вместе А. Кривцовой. Книга эта вышла в 1933 году, однако предисловие, обосновавшее принципы перевода, из нее было исключено по причине слишком большого объема. В 1934 году Ланн прочел его на заседании бюро переводной литературы, а в 1939‐м опубликовал в журнале «Литературный критик», однако в эту публикацию не вошел один фрагмент, сохранившийся в рукописи; в нем Ланн называет точность единственным способом избежать классовой тенденциозности. Чем менее переводчик точен, пишет Ланн, тем очевиднее сказывается в его переводе классовая интерпретация, точность же позволяет ему, по Ланну, не проявлять своего классового сознания. Описав эти две попытки связать теорию перевода с классовым подходом, докладчица перешла к рассказу о том, как в середине 1930‐х годов переводчики боролись за право называться полноценными писателями, а следовательно, войти в недавно созданный Союз советских писателей. Разумеется, директивные установки гласили, что переводчик не может освободиться от своей классовой позиции, но в каком переводе она проявляется больше — в буквальном или в вольном, партийное начальство не уточняло, что позволяло подвергать любого переводчика критике как за точность, так и за неточность.