А ты, "Зубенко", сколько ни показывай свои зубы, а не укусишь больше безнаказанно, не растерзаешь в богдан-хмельницких и прочих своих стаях. Зубы уже частично потерял. А будешь яриться ─ и остальные выбьет Божья рука. Ведь что такое Чернобыль? Это форма слепого геноцида против всех. Но и против тех, кто радовался геноциду, думая что такое несчастье их постигнуть не может. Страшно проклятие против человека, еще страшнее против народа, но самое страшное ─ против Земли. Двадцать тысяч лет, а может, и более будет отравлять Землю чернобыльская радиация.
Пример нелюбви к своей родине показал равноапостольный Данте Алигьери. У немецкого поэта Эммануэля Гейбеля:
(Перевод Е. Эткинда)Но если можно не любить блистательную Флоренцию, которая, всего-навсего, приговорила заочно Данте к сожжению, а потом выпрашивала его кости у Равенны, то что сказать о Киеве с его Тарас-Бульбами и тарас-бульбовскими Янкелями, по-воловьи убогом Киеве, который годами жег меня на медленном огне! Но сжечь не смог. И костей моих в вязкие кирпичные глины Бабьего Яра не получил. Ни ноги моей, ни костей моих в этой ныне заразной земле не будет. "Эх, танцевала рыба с раком, а петрушка с пастернаком, а цыбуля с чесноком, а дивчина с казаком..."
Жизнь в лицах, история в лицах. По этим "лицам", как по болотистым кочкам ─ назад в Шереметьево, к таможенному "лицу" по фамилии Маканин. Фамилию я узнал, потому что сослуживец окликнул ─ "Маканин?" "А?" ─ и пошел у коллег между делом веселый бытовой разговор. А дело ─ обыск. Тщательно меня обыскивают, и кошечку Кристеньку тоже. "Выньте, ─ говорит, ─ ее". Вынул, держу в руках. Она дрожит, боится, а они все прутья плетеной корзинки перещупали, всю подстилку перетряхнули. А между делом про какую-то Нинку-Зинку говорят, да про ихнее застолье. Гуляки, видать. А Маканин из таможни, как мне показалось, действительно на писателя Маканина похож. По крайней мере, внешне, об остальном не знаю. Чего не знаю, говорить не буду. Велел мне снять Маканин (таможенник) туфли. Я стою в носках, а он острой отверткой тычет в каблуки, в подошвы, в подметки. Ну, ─ думаю, ─ порвет обувь, босиком поеду "свободу выбирать". Тщательно искал, но ничего не нашел. Однако старание показал нешуточное.
Посмотришь ─ сквозь железный занавес муха не пролетит недозволенная. Пролетит только дозволенная. А в самолете смотрю ─ женщина неподалеку выждала немного, пока высоту набрали, и давай золото и драгоценности изо всех мест таскать, укромных и не слишком укромных. Золотые кольца и перстни, драгоценные камни ─ на пальцы, диадему ─ в волосы, платиновое ожерелье ─ на шею. Эх, ─ думаю, ─ взяточник ты, Маканин с товарищи. На мне да моей кошечке рвение показываешь. Пропадите вы тут пропадом со своей советской моралью! А я "выбрал свободу".