Вот такой собирательный образ: СС, разведка ФРГ, КГБ... А сколько таких Хансфельдов подобрало ЦРУ сразу после войны? Но золотые времена для Хансфельдов начались в золотые 50-тые, во время экономического чуда Эрхарда, но нацисты и демократы тогда перепутались так, что нельзя было понять, где чьи ноги и где чьи руки, и кто всему голова. После реформы Эрхарда каждый немец получил на руки по сорок новых марок ─ Крупп, Сименс, Шпрингер, Хансфельд, Мюллер, ─ и началась великая жратва.

В золотые 50-е немцы опять взяли реванш. Начался неутомимый бег по магазинам, по складам богатств, товаров, съестных припасов. Банды германских оккупантов вваливались в магазины с пустыми руками, а через полчаса выходили оттуда, набитые доверху. Следует лишь уточнить, что на сей раз немцы оккупировали собственные города. Ясно, что набег производится не только на ткани, обувь, белье, мебель, оптику, на тысячи вещей, которые люди приобретают, чтобы украсить жизнь и увеличить комфорт. Это был прежде всего набег на предметы первой необходимости, на продовольственные продукты. Изголодавшись за пять лет, считая от "штунде нуль", опять бросились в кондитерские, правда, не на Елисейских полях, а на Курфюрстендамм, и опять каждый брал пирог, рассчитанный на восемь человек, и проглатывал его тут же на месте.

Так винтообразно двигалось время по кругу и вперед. С тех пор как будто наелись, даже поделились с бедным родственником ГДР-овским, который едал не так обильно, но все ж лучше победителя, и победитель с тех пор стал побежденным, но не оружием, а чемоданами.

Время чемоданов. Теперь все просто: взял чемодан ─ езжай! Но куда? Вена, город на Дунае, больше не дает даже временного приюта. Фонды, и прежде не слишком щедрые, исчезли, а ехать надо, особенно евреям, братьям меньшим, которых постоянно били по голове морально, а иной раз даже физически. Так-то с дружбой народов. На Поварской, бывшей улице Воровского, который у Николая II перстень с большим голубым сапфиром украл, подтвердивши свою фамилию, так вот, на Поварской, за оградой, напоминающей теперь кладбищенскую, за которой Союз писателей похоронен, флигелек полуразвалившийся, у самой, кстати, ограды, где бедняков хоронят. Склеп этот обветшавший ─ "Дружба народов", редакция журнала. Войдите в нутро по расшатанным ступенькам, оступишься ─ ногу вывихнешь. У Достоевского, "Сон смешного человека": "Всегда, когда я прежде наяву представлял себе, как меня похоронят в могилу, то собственно с могилой соединялось одно лишь ощущение: сырости и холода."