В дальнейшем Ландштейнер даже доказал, что этот процесс «нагружения» (агглютинации) обратим – надо снова «взорвать» анти-А- и анти-В-факторы сыворотки красными кровяными тельцами путем теплового воздействия.
Ценность и этих экспериментов в 1904 и 1905 гг. еще никто не оценил. Разочарованный Ландштейнер начал другие исследования. В 1908 г. в Вене вспыхнула эпидемия детского полиомиелита, и Ландштейнер вынужден был заняться изучением этой болезни. Вместе со своим ассистентом он наблюдал протекание полиомиелита на обезьянах и пришел к выводу, что этот недуг не является следствием нескольких разнородных инфекций, у полиомиелита – один-единственный вирус-возбудитель. Затем последовали и еще несколько фундаментальных исследований. Но все они принесли ученому лишь разочарование. Во время Первой мировой войны Ландштейнер три года служил в одном из венских военных госпиталей и надеялся продолжить свою работу в мирное время. Когда же и эти надежды не сбылись, в 1919 г. с женой и двухлетним сыном он покинул родную Вену, переселился в Гаагу и стал патологоанатомом в одной из городских клиник. Спустя два года на него наконец обратили внимание в Фонде Рокфеллера в Нью-Йорке. Саймон Флекснер, один из инициаторов американского научно-исследовательского движения, собственного, независимого от европейского, позвал Ландштейнера в Нью-Йорк. В 1921 г. Ландштейнер покинул Европу и возобновил свои исследования групп крови в Новом Свете. Никто в Европе не вознаградил его труд материально, никто не выразил никакого сожаления, и, наверное, его фундаментальные исследования никогда бы и не были применены в криминалистике, если бы не нашелся еще один человек, который, как Макс Рихтер в 1902 г., с жаром и энтузиазмом молодости распознал возможности, которые открывали работы Ландштейнера по индивидуализации крови для криминалистики.
7
7
7 сентября 1915 г. стал днем странным и эпохальным. В полдень перед Институтом судебной медицины Туринского университета появился сутуловатый низкорослый мужчина лет пятидесяти.
Он был одет в воскресную одежду, темно-зеленый костюм грубоватого покроя. Под мышкой правой руки зажимал плоский пакет, завернутый в газету. Коричневая шляпа так неуклюже торчала у него на голове, что всякий бы заметил: этот человек не привык носить головной убор. Войдя в институт, мужчина снял шляпу и левой рукой прижал ее к груди. С благоговением он передал письмо одному из студентов.
Письмо было адресовано доктору Леоне Латтесу, ассистенту и приват-доценту Института судебной медицины. Студент объяснил мужчине, как пройти в высокий зал, где среди ассистентов находился и доктор Латтес – коренной туринец двадцати восьми лет, высокий, статный, оживленный, с точеным профилем, очень заметный, яркий человек. Латтес вскрыл письмо, принесенное незнакомцем. Оно было от доктора Бертолы, врача в одном из рабочих кварталов Турина. Латтес знал Бертолу, им случалось видеться и общаться. Тем не менее торжественное послание удивило Латтеса. Когда же Латтес прочитал письмо до конца, его удивление сменилось любопытством. Бертола сообщал, что незнакомец, доставивший его письмо, – строитель Ренцо Джирарди, и доктору Латтесу будет, несомненно, интересно услышать его историю. У Джирарди «семейная проблема», из-за которой он и обратился к доктору Бертоле, но тот не в силах сам помочь этому пациенту. А вот доктор Латтес, судя по всему, может «выручить бедолагу».