Нет ничего удивительного в том, что успехи провинциальных магазинов в деле достижения культурности были гораздо скромнее, чем успехи ЦУМа, хотя даже в Москве все зависело от конкретных торговых заведений. Что касается рынков, главным стремлением курского отдела торговли было избавить их от мусора и спекулянтов, а хлебные лавки – от спекулянтов, грязи и очередей. Первые постановления, в которых упоминались хоть какие-то стандарты культуры помимо минимальных гигиенических требований, касались лавок, предназначенных для «коммерческой» торговли промышленными товарами. Они были открыты в 1947 году в четырех провинциальных городах, и их надлежало оборудовать примерочными, зеркалами и местами для сидения, им также было предписано давать рекламу по радио и нанять на работу «культурных, высококвалифицированных и вежливых» продавцов[655]. Были ли эти предписания выполнены, можно только предполагать, но, конечно, некоторые продавцы и заведующие в престижных сетях связывали себя с повесткой культурной торговли. В Курске наиболее красноречивым поборником культурности в конце 1940-х годов была одна продавщица «Гастронома»[656]. В документах встречается и проводимое Мартином различие между жесткими и мягкими мерами. Воспитанные и вежливые продавцы, не отталкивающая или даже приличная обстановка, доставка на дом – все это на словах стало официальными требованиями к торговле, особенно когда экономические условия улучшились. А если их принимал профсоюз продавцов, это было гораздо лучше! Но и у городских, и у провинциальных представителей торговли в поздний сталинский период были более насущные проблемы – например, карательные кампании Сталина[657].

Улучшилось ли положение на уровне регионов? В источниках информации по региональной торговле выделяется один аспект. Даже в 1946–1947 годах советские газеты без колебаний трубили о «достижениях» страны в «повышении благополучия населения», но из таких прозаичных материалов, как совещания региональных отделов торговли, становится ясно, что в то же время чиновники были хорошо осведомлены о голоде и воспринимали всю экономику в контексте острого продолжающегося кризиса. Начиная с 1948 года заявления на закрытых заседаниях постепенно стали походить на пропагандистские высказывания контролируемой прессы. Хотя злоупотребления и случаи нехватки товаров продолжали вызывать вопросы, они уже не были настолько болезненными, чтобы представлять политическую угрозу. К середине 1950-х годов вопросы, которые беспокоили курский торговый отдел, едва ли отличались от вопросов, заботящих любое капиталистическое предприятие.