В конце 1930-х, как и в конце 1920-х годов и в революционные годы, вспышки дефицита толкали торговую систему в сторону распределения в рамках бюрократической системы. Мной была предпринята попытка описать этот процесс и объяснить, почему он происходил. В отношении того, что происходило, в настоящем исследовании подчеркивалась одна повторяющаяся закономерность: в каждом случае в центре кризиса оказывалась хлопчатобумажная ткань – товар, производившийся почти исключительно на обобществленных фабриках и продававшийся по контролируемым ценам. За ней следовали шерстяные ткани и различные сельскохозяйственные сырьевые материалы. Случаи дефицита становились интенсивнее в периоды роста доходов и, в частности, в периоды роста спроса со стороны крестьянского населения. Они начинали осложнять торговлю в Москве; политики заступались за столичных потребителей, ограничивая доступ к товарам для сельских. Последние, в свою очередь, реагировали сокращением сбыта сельскохозяйственной продукции, и во многих районах эта тенденция усиливалась из-за неурожаев, которым всегда было подвержено сельское хозяйство в России. Дефициты начинали сказываться на продовольственном рынке, начиная (как минимум в 1927 и в 1939 годах) с высококачественных продуктов питания, которые вытесняли более дешевые по мере роста доходов городского населения. Кооперативы и местные власти вводили ограничения на отпуск товаров, а органы правопорядка успешно убеждали власть в профилактической пользе «быстрых репрессий» против непокорных и строптивых потребителей, «спекулянтов», крестьян и «вредителей», наносящих ущерб социалистическому сектору. Экономическое положение продолжало ухудшаться, пока не наступала необходимость вновь вводить систему рационирования.

Почему одно событие всегда приводило к другому? Мной было предложено два объяснения: первое касается концепции политической культуры, второе – конкретных слабых сторон советского подхода к торговле. В любом случае «политическая культура» – это размытый термин, и читатели, возможно, посчитали проводимое мной различие между ней и «политикой» искусственным. Я использую понятие «политика» для обозначения действий правительства, направленных на достижение сформулированных целей, а понятие «политическая культура» – для обозначения психологического склада советских чиновников, то есть совокупности их ценностей, нравов и мотивов, которые определяли принимаемые ими ответные меры на конкретные обстоятельства. На общей интерпретации это различие сказывается в двух аспектах. Оно объясняет противоречия в государственном хозяйственном управлении 1920-х и 1930-х годов, связывая кампании «борьбы против бюрократизма» или, например, принятия рынка с политикой, – а сам бюрократизм или ту легкость, с которой политики прибегали к репрессиям, – с политической культурой, сформировавшейся во времена Гражданской войны. Оно также объясняет механизм возникновения экономического кризиса, поскольку изначальное восприятие политиками кризиса выдвигало на передний план старые рефлекторные приемы периода Гражданской войны, что ожидаемо приводило к серии сбоев и вызывало очередное рефлекторное действие. Если по вопросу принятия реформ «нормализации» советская политика и политическая культура двигались в противоположных направлениях, то на начальных этапах каждого кризиса, когда политика временно перестраивалась, они сильно сближались.