Как я попыталась показать в седьмой главе, эта политическая система начала меняться еще до смерти Сталина. Конечно, нельзя говорить о том, что государство прекратило действовать как инструмент подавления. Кампании устрашения против «космополитов» и евреев, не говоря уже о продолжении практики тайных постановлений, совершенно не допускают такой интерпретации. Однако можно говорить о сокращении этой роли государства с передачей отдельных областей политики в ведение бюрократического аппарата. Что касается сферы торговли, в начале 1950-х годов «правительство» (а с ним и «особая сила» для подавления) действительно уступило место «администрации»: «настороженность» была заменена отслеживанием количественных показателей эффективности, а такие преимущественно политические органы, как Центральный комитет партии, МВД, Комитет партийного контроля и Совет министров, отдавали все больше полномочий по формированию торговой политики в ведение Министерства внутренней торговли.

Еще одним проявлением этой тенденции была децентрализация процесса принятия решений в рамках указанного министерства. Для объяснения этого изменения мной была предложена следующая причина: как минимум в области экономики советские политики сами почувствовали, что вышли из эпохи кризисов. В конце концов, утопические мечты действительно могли осуществиться: по выражению экономиста периода НЭПа А. 3. Гольцмана, «после трудного пути в снежных и дождливых изгибах подъема мы добрались до перевала, и на другой стороне склона над нами засияло горячее солнце социализма» (предисловие к [Мингулин 1927: 11]). В начале 1950-х годов его восторженные формулировки показались бы причудливыми и неуместными – но не его настрой. Политики верили в будущее и в связи с этим вернулись к позитивной повестке «социалистического строительства», которое в сфере потребительской экономики ассоциировалось с «культурной советской торговлей».

Конечно, многие из этих изменений уже происходили в середине 1930-х годов, когда на короткое время (с 1936 по 1938 год) Наркомат внутренней торговли СССР исполнял функции не более чем товарной расчетной палаты для областных и муниципальных торгов, престижных магазинов и торговых сетей. Значит ли это, что торговая политика в те годы тоже двигалась в сторону рационального аполитичного администрирования? Я бы предположила, что развитие торговли шло параллельно с более широко известным развитием сталинской правовой культуры, в которой в середине 1930-х годов произошло решительное отречение от «антиправовой» теории социалистической справедливости: вышла Конституция 1936 года, обещавшая правовую стабильность, а также была предпринята согласованная попытка профессионализации юридических чиновников, – но в этот же период времени происходили «массовые операции», пытки и выпускались тайные постановления. В случае торговли также была решительно отвергнута «антиторговая» теория социализма, а в интересах платежеспособности государства и экономического роста были благоразумно отклонены народные требования эгалитарной экономики, основанной только на потребностях. Центральное руководство стремилось сделать торговую систему прибыльной и эффективной, чуткой к потребительскому спросу и способной его направлять и стимулировать. Концепция «культурной торговли», которая связывала эти цели с профессиональной подготовкой кадров, предвещала улучшение атмосферы в советских магазинах и расширение ассортимента товаров. За исключением нескольких «образцовых» торговых заведений эти обещания остались невыполненными. Их реализация осложнялась вновь развязанными ближе к концу 1930-х годов репрессиями, а также милитаризацией, из-за чего гражданская экономика оказалась еще менее способной удовлетворять совокупный спрос.