И было лето, и Стоун-хаус, и теплое море, и жаркий песок под небывало щедрым солнцем. Был я, нашедший камушек в виде сердца, не стилизованное сердечко из валентинки, а вполне себе анатомическое сердце, человеческое, с обрубками обрезанных вен и артерий, размером с куриное яйцо, а может, и меньше. Был Курт, которому я преподнес столь странный подарок, этот каприз природы, поднятый на спор со дна.

– Гм… – только и сказал Мак-Феникс, поджимая губы.

– Как ты думаешь, кто его потерял? – с улыбкой спросил я, безмятежно разглядывая скалы. – Какое больное существо ходит теперь бессердечное и льет каменные слезы по потере? Должно быть, его никто не любил, раз сердце так затвердело.

– Ерунда, – спокойно ответил Мак-Феникс. – Ну, не любил, ну, потерял, что слезы лить? Ведь очевидно: так проще.

– Ну что ты говоришь! Так жить нельзя!

– Я так живу, – с холодным вызовом парировал милорд. – И не вздумай в меня влюбиться, Патерсон, проблемы нам ни к чему. А влюбишься, – хорошенько подумай, прежде чем признаваться. Грош цена всем этим вашим признаниям, нет ни любви, ни верности, слова, только слова…

Я тогда не понял, что он имеет в виду, я даже в мыслях не держал подобный поворот сюжета, я был его врачом, он – моим «сомнительным наследством», мы только учились быть друзьями. Какая еще, к черту, любовь? К кому? К холодному, надменному извращенцу, изнасиловавшему меня в первый же мой приезд? Бога ради, Курт, что ты несешь!

Но сама постановка вопроса меня озадачила. Он сказал это так… уверенно? Будто у меня и выбора особого не было, будто всякий, кто оказывался рядом, влюблялся в него рано или поздно, но он меня предупредил, и теперь я не вправе предъявлять претензии, если что.

Да что «если что»?! Какие еще проблемы?

А вот теперь я их ясно видел. Я влюбился, как он и предсказывал. И знал, что он не верит в любовь, бежит от нее. Ему нужна была только дружба. И секс. Максимально упрощенная схема.

Если я хотел задержаться рядом с ним, я должен был молчать и делать все, чтобы остаться нужным. По крайней мере, пока. Я не терял надежды изменить ситуацию, его поведение в последние дни дарило мне призрачный шанс, я готов был терпеть и ждать, сколько потребуется.

Кроме Мериен я пообщался также со Слайтом.

Я позвонил инспектору и сообщил о нашем досрочном возвращении. Он был рад меня слышать, но милорда костерил так, что уши сворачивались трубочкой:

– Какого черта он забавлялся, скажи на милость, Патерсон! Какого черта он все это устроил? Мне казалось, мы стали понимать друг друга, а потом я узнаю, что Роберт Харли все это время скрывался в Стоун-хаусе, а потом рванул в Шотландию!