Когда осталось десять, взорвалось совсем рядом. Взорвалось так сильно, что Анри оторвало, бросила в стену, ударило, припечатало! А когда зрение вернулось — Бьорн горел!

Вся верхняя половина тела пылала пламенем, словно его горящим топливом или маслом облило!

И откуда только силы взялись?!

Анри вскочил на ноги, сорвал китель и накинул сверху на Бьорна, подсечкой уронил друга на пол, не удержался на больной ноге, упал следом!

В бок прилетело чем-то тяжелым — огнетушитель!

Тугая струя углекислоты ударила в Бьорна, сдувая и китель, и пламя, и крики друга…

Бьорн больше не шевелился.

На каких-то остатках воли Анри дополз до выхода на палубу и кричал, звал, умолял о помощи, пока не отключился…

А когда пришел в себя, то горько об этом пожалел, потому что отложенная боль вернулась.

Горело все тело. Пылала голова, пульсировали лавой вены на руках, грудь залили расплавленным металлом… Хотелось содрать с себя бинты, намотанные почти по глаза, заодно — кожу, чтобы стало хоть немного легче.

На соседней койке лежал еще один кокон из бинтов, в котором смутно угадывались руки, ноги и голова. Под койкой валялись обрезки двух капитанских кителей.

Значит, это Бьорн…

— Он пришел в себя! — закричал кто-то. — Примите меры!

Укол в руку, забвение и новое пробуждение.

Сколько времени прошло? Дни, недели? Уже не так жгло все тело, можно было терпеть без желания взять нож и очистить себя от оплавившейся кожи.

— Анри, — тихо позвали сбоку. С большим трудом, но голова все же повернулась, и в поле зрения попал один из медиков. Вернее, одна. Молодая осунувшаяся девочка с руками по локоть в крови. Она была такая худая и тонкая, словно не лекарства, а саму свою жизненную силу отдавала больным и раненым.

— Капитан пришел в себя, — тихо продолжила она. — Он попросил разбудить вас. Хочет поговорить.

Анри через силу разлепил губы:

— Я могу… встать?

— Не советую, — покачала головой девушка. — Я сама.