Еще немного… Пол под его ногами содрогнулся, и ему показалось, что воздух покрылся мельчайшими трещинками.
— Хватит отлынивать! Тебе недостаточно тех смертей, что уже произошли? — Громов, — останови его, в конце концов!
Он заскрежетал зубами. Где-то, на периферии слуха, заливался истошным лаем огромный пес.
— Папочка… Умоляю тебя…
Он зажмурился.
Слова давались тяжело. Что-то отчаянно сопротивлялось внутри.
— Ты…
4
Кирилл повернулся к окну, за которым все так же, сливаясь с бесконечной темнотой, проносились деревья.
— Если бы ты мог… — он улыбнулся своему призрачному отражению, сквозь которое видел тьму, — ты бы давно уже вылез сам, верно?
В ответ — тишина. Живот горел, неистово пульсируя.
— Но ты… не можешь… Ты… не можешь сам!
Он закричал и ударил кулаком по стеклу, ожидая, что разобьет его. Стекло выдержало. По руке растеклась тупая, сильная боль, и боль эта каким-то магическим образом на мгновение заставила другую боль отступить, очистила разум. Лишь на мгновение, но и этого было достаточно.
За его спиной открылась дверь служебного купе. В проеме появилось испуганное толстое лицо проводницы.
— Что тут происходит? — взвизгнула она.
Кирилл повернулся к ней, и женщина попятилась, забыв запереть дверь.
— Поэтому я должен себя убить? — спросил он и сделал шаг по направлению к купе, — разбить сосуд, верно? — он сделал еще шаг и теперь отчетливо видел проводницу, отступившую к столику и сверлящую его черными дырами глаз. Ее лицо напомнило лицо продавщицы из продуктового магазина в Городе. Быть может, в одном из бесконечных миров она и была этой продавщицей, кто знает…
Женщина, должно быть, посчитав, что вопрос адресован ей, тихонько завыла и мелко-мелко затрясла головой. Ее руки непроизвольно потянулись к лицу, рот растянулся в уродливой клоунской гримасе.
— Да? Этого ты хочешь? — теперь Кирилл кричал, стараясь заглушить жуткую боль, сопровождающую постоянные толчки в животе. Там, в глубине его тела, нечто вопило в ответ.